Крыша Тимы уже давным-давно махнула ручкой и уехала в неизвестном направлении, обещая, по всей видимости, вернуться только после того, как они оба кончат. Это было хорошо – никаких всплесков совести, никаких тормозов, только оголтелое желание сделать хорошо и самому получить запредельный кайф, как от наркотического прихода. У Руслана вкусная кожа, приятный солоноватый предэякулят, он тугой внутри, но безумно отзывчивый, и в момент, когда подушечка пальца парня упирается, наконец, в бугорок простаты, пространство чернильной дальневосточной ночи взрывается громким стоном, едва не переходящим на крик. Выпуская в очередной раз член из своего рта и прочерчивая головкой от скулы к своему подбородку мокрую дорожку, Тима пьяно улыбается, глядя на то, как извивается на мокром песке его личный Цербер, насаживаясь сильнее на палец в его крепкой роскошной заднице.
[indent] – Знаешь, я бы с удовольствием покричал с тобой, но у меня рот занят. Ты такой большой, полностью не заглотишь… – сладострастно выдыхает Тимофей, чтобы после снова отдаться минету, не оставляя попыток протолкнуть член Руслана себе поглубже в глотку, пока к среднему пальцу прибавляется безымянный.
[indent] Если честно, он даже не мог предположить, что способен на такое. Всё чаще под гнётом усталости и нежелания с кем-то контактировать он выбирал политику нейтралитета – не очень-то и важно, что он думает, важно, чтобы ему не лезли в душу и не выводили на конфликт. Тима страшно устал от конфронтаций, которые преследуют его всю жизнь ввиду его инакомыслия – он любил обсуждать всё вслух, не оставляя другим людям манёвров для манипуляций и обид и заставляя брать ответственность за всё сказанное и сделанное, и это всех бесило до такой степени, что пришлось самоизолироваться со всеми своими порывами, оставив на поверхности лишь маску стендап-комика, желанного на любой попойке. У него не было веры в то, что кому-то он будет нужным настоящим, со всеми его достоинствами и недостатками, а потому тщательно скрывал свою глубинную пылающую яркость – скрывал так долго, что, похоже, в какой-то момент она выгорела до тлеющих углей. Он принял свою доброту и принятие за свою силу, которые поддерживали в нём тягу к существованию, заставляя видеть свет даже в кромешной тьме, но иногда и ему хотелось погрузиться в пенистую пучину своих пороков. Принять свои тёмные стороны и накормить уже своих изголодавшихся демонов – и прямо сейчас он делает это, поскольку Руслан удивительным образом пробудил в нём всё то, что Тима так усердно прятал не только от всего мира, но и от самого себя.
[indent] Луна окрашивает тело Руслана в серебро – Тимофей поглядывает на него, пыхтя и тихонько хлюпая губами, пока размеренно отсасывает парню и трахает его пальцами, растягивая для того, чтобы безболезненно вставить третий. Океан нежно облизывает его ноги, стоны и мычание смешиваются с шумом ласкового прибоя, пока их тела плавятся от такого близкого контакта. И когда Тима чувствует, что Руслан достаточно растянут, а член во рту пульсирует сильнее, парень поднимается, чтобы сесть на пятки и посмотреть на распластавшегося Руса. Невероятный, абсолютно волшебный и прекрасный…
[indent] – Хочешь мой член в себе?.. – и он надавливает на простату всеми тремя пальцами, массируя её и как бы обещая, что может быть ещё лучше.

***
Удивительно, как в одном теле может жить сразу две души. Тоне они видятся именно так – две личности, два характера, которые парень может ощущать своим собственным телом, пока один и тот же человек так по-разному касается его, даря невероятные ласки, смешивая нежность и страсть. Два человеческих начала, две сущности, мужская и женская, касаются его, человека, которому не суждено жить долго. Харитону становится горько от того, что не может быть нормальным хотя бы телом – его немощь делает его скоропортящимся продуктом, и если Мар были человеком с двумя душами в одном теле, то Тоне был душой, изо дня в день лишающейся своего тела. Диагноз он получил совсем недавно и, разумеется, до сих пор не свыкся с этим, хоть и храбрился, старательно ловя волну уверенности от брата – у них всё получится, они обнаружили эту заразу в зародыше и им безумно повезло. Повезло настолько, что они не могу проиграть эту войну с одним из видов клеточной аномалии. Но иногда его одолевает чувство страха и безысходности, а также острого ощущения своей смертности – зачем ему этот лагерь, зачем новые знакомства, если его может запросто не стать через пару лет, а если он займёт в чьём-то сердце особенное место, то своим исчезновением нанесёт страшную, возможно, незаживающую рану. Мари целует его, Мартын ласкает, чтобы после прикусить за бровь, и Харитон отзывчиво подаётся вперёд, шумно выдыхая им на ухо, вздрагивая от вожделения – вторя движениям Мартына, парень ласкает его член и яички, подбирая и чуть ускоряя темп. Однажды всё придётся рассказать – совсем скоро, наверняка, всё станет известно, но сейчас мальчик хочет хоть немножко побыть эгоистом и слиться в этом нежданном удовольствии с таким удивительным человеком.
[indent] – Вы тоже… Я… Никогда не ощущал ничего подобного… Ни с кем... Ах-х-х… – жарко выдыхает Тоня и тянется губами, чтобы смять ими хрящик ушной раковины. Подмахивает своими бёдрами, в унисон толкаясь навстречу движениям кулака Мартына, и улыбается, сладко и тихо постанывая в изгиб чужой шеи. Рука, сжимавшая ягодицу, отводит её чуть в сторону, и откуда-то Тоня знает, что это может быть довольно приятно, но что именно надо делать – он не знает, думая, что они с Мар ограничатся пока что взаимной мастурбацией. Для Харитона уже это высшее счастье и наслаждение – чувствовать на себе ласковые руки того, кто ему нравится до спирающего дыхания.

Чужие стоны, как самые яркие мольбы о большем, становятся для Тимы лучшим комплиментом. Отчего-то он уверен, что никакой другой партнёр не мог бы дать ему такой реакции – хоть он так ни разу и не захотел ни с кем потрахаться из тех парней, с которыми Тима ходил на разовые свидания, парень был убеждён, что редкий человек вообще способен так наслаждаться и кайфовать от секса. От секса с ним – звучит важная поправка на периферии сознания, и Тима властно проводит между раздвинутых крепких ног Руслана пятернёй с широко расставленными пальцами, массируя ладонью яички, оттягивая их, а после вдавливая сочащийся мокрый член в чужой живот. Массирует, проводя с давлением, таким образом, вверх-вниз, пока пальцы другой руки долбили по сладкому бугорку внутри Руслана – Тима чувствует, что пропадает в этих стонах, как в самой красивой музыке, как в лучшей симфонии, которую не сможет повторить никто из ныне живущих; потому что Рус исполняет свою песню только для Тимы.
[indent] Собственный член ноет и пульсирует, но парню нравится подвергать себя таким истязаниям – приятнее будет потом вставить и ощутить желанную разрядку. Он хочет кончить одновременно с Русланом, хочет, чтобы для них обоих это стало чем-то большим, чем сексуальным помутнением – Тимофей не верит, что даже после воздержания можно так извиваться, насаживаться и умолять, отринув маску своей повседневной личности, становясь таким искренним, открытым и вместе с тем беззащитным. Руслан такой смелый и такой прекрасный – Тима не знает, кто причинил ему столько боли, что это заставило Руса нарастить поверх своего сердца железобетонную корку, напичканную арматурой, но он знает теперь совершенно точно, что не ошибся на его счёт. Под этой бронёй тщательно прятали пылкое нежное нутро, и он безмолвно обещает быть таким бережным с чужим доверием, насколько это возможно – даже если потом Руслан, когда флёр вожделения рассеется с первыми лучами солнца, вновь обзаведётся частоколом шипов на душе.
[indent] – Хорошо… Может быть немного неприятно… Но это только поначалу, потом будет очень… Охуенно… – у Тимы нет опыта даже с искусственным членом, но он пару раз ласкал самого себя пальцами, когда удавалось остаться наедине с собой горячей ванне и с мыслями о ком-то, кого он не знает, но уже заочно любит. В нём всегда плескалось это яркое чувство, это желание обожать, баловать, быть опорой и поддержкой тогда, когда плохо, и быть просто рядом тогда, когда хорошо. И вот, кажется, он дотянулся до своей мечты – и прямо сейчас он, направив мокрую от природной смазки головку на задний проход Руслана, вытащив из него три пальца, он собирается подарить ему чувство особого блаженства.
[indent] Тима толкается неторопливо – пускай мышцы и были хорошо растянуты, на первый раз всегда лучше перебдеть во избежание проблем в дальнейшем. В конце концов, Руслану завтра ещё детей и вожатых драконить, а с болью в заднице на этом не так легко сосредоточиться – хотя, может, результативность криков наоборот будет выше? Впрочем, не важно –  Тима сопровождает свои толчки ласками руки на члене Руслана, пока сам, до этого поудобнее усевшись на пятки, внимательно наблюдает за чужой реакцией. Это внезапно становится очень сложно – перед глазами плывёт от жаркой тесноты, сжимающей его пенис, как и от внезапного, словно ударившего по голове молотком осознания – они с Русланом трахаются. И не просто трахаются – у них обоих это первый раз, у Руса с парнем, а у Тимы вообще; и он мягко улыбается, ощущая себя самым счастливым и преисполняясь безмолвной благодарности Руслану за то, что он вообще появился в его жизни. Такой колючий, такой жёсткий и такой, оказывается, чувственный…
[indent] – Рус… Ты как?.. – тихо спрашивает Тимофей, когда, наконец, вдавливается лобком в чужие ягодицы, войдя в Руслана до основания. Тело прошибает дрожь нетерпения, бёдра машинально и мелко подёргиваются, но это не похоже на полноценные фрикции, наоборот, это выглядит как попытка парня удержать самого себя от слишком резких движений. По крайней мере, ждёт до тех пор, пока Руслан не привыкнет – Тима прекрасно отдавал себе отчёт, что у него довольно крупный член, который непросто принять без травмы – и не даст добро.

Признаться, возглас Руслана его несколько пугает, заставляя чуть протрезвиться от накатившего волной форменного безумия опьянение чувствами. Взгляд слегка проясняется, хоть отнюдь и не полностью, но мгновение испуга растворяется сизой дымкой, когда Тимофей видит, как сияет бледная кожа Руслана в обрамлении татуировок – как будто этот нежный лунный свет источает сама его душа. Может, так оно, действительно, и есть – само действо, происходящее сейчас между ними, пропитано странным мистицизмом, с того момента, как они снова встретились возле костра, и вплоть до нынешней секунды, в которой Руслан плавится парафиновой свечой от блаженства, а Тима не может оторвать от него взгляд, желая утонуть в этом парне. В таком притягательном, в таком не похожем на всех остальных, в таком противоречивом, непокорном и оттого безумно желанном – сердце в груди стучит всё чаще, но не только от адреналина, впрыснутого в кровь гормональным взрывом от классного первого секса. Сейчас, глядя на Руслана, Тима думает, что хочет между ними чего-то большего, чем трах на один раз – невероятно страстный, искренний и такой настоящий, но, всё-таки, этот праздник жизни пока что обещал стать разовой акцией. Тима часто моргает, желая прогнать от себя такие мысли прочь – он подумает обо всём завтра, и там уже решит, что предпринять для завоевания чужого сердца, а пока что им вдвоём необходимо хорошенько кайфануть.
[indent] – Я же говорил… Долбиться в зад – очень круто, – пошло выдыхает Тима сквозь мокрые губы, подаваясь навстречу к Руслану, когда тот приподнимается, чтобы взять парня за запястья. И от этого жеста мурашки бегут по хребту Тимофея даже сильнее, чем от ощущения глубокого проникновения – хотя, если точнее, то это чувственное касание прекрасно дополняет то, как туго обнимают мышцы Руслана член Тимы.
[indent] – Ах-х-х… Ты такой тугой… Такой горячий… Красивый... Мне так хорошо в тебе… С тобой… – сбивчиво и ошалело говорит Тима, начиная, наконец, двигаться. Неторопливо, немного неритмично и не с очень большой амплитудой, однако, очень скоро он подстраивается, вливается в ощущение внутренней жизненной пульсации в Руслане, и упирается локтями по обе стороны от его головы, нависая и пьяно любуясь его лицом, преисполненным блаженства.
[indent] Он чувствует, что вряд ли сможет держаться долго, но он ставит своей целью довести Руслана до умопомрачительного оргазма первым – отчего-то Тима знает, что если увидит, как кончает Рус, то кончит и сам. Толчки из коротких и прерывистых очень скоро становятся частыми, глубокими и сильными – парень переносит вес своего тела на одну руку, пока переводит другую на член Руслана, принимаясь отдрачивать ему в унисон с тем, как долбит его изнутри по простате. Пульсация в члене месте с почти зудящим, пылающим чувством скорой разрядки отражаются в мозгу рассыпчатым калейдоскопом ощущений и данных, которые продираются до него из реальности; и все эти данные, так или иначе, сходятся на Руслане. В голове бьётся вместе с кровью его имя, оно созвучно с сердцебиением – Рус-лан-Рус-лан – и Тима думает, что так, наверное, и сходят с ума. Но ему не страшно – сейчас он ничего не боится, кроме того, что это может оказаться лишь пьяным сном, а сам он отрубился в одиночестве на бревне в обнимку с пустой бутылкой пива за потухшим костерком.
[indent] – Руслан… А-х-х, Руслан… Рус… – бездумно басит Тима под звуки шлепкой кожа о кожу, чвоканье члена Руслана у него в кулаке, и их сливающихся дыханий – парень даже не замечает, как становится всё ближе и ближе к чужому лицу. Несколько минут назад Руслан не дал себя поцеловать, отшатнувшись от Тимофея, как от сифилитика, но сейчас, даже если Руслану почему-то и захочется отказаться от поцелуя, он не сможет от него убежать. И Тима, выгадав момент и утонув в чужих глаза, вдруг ставших на долю мгновения разномастными, подаётся ещё ниже, впиваясь в вожделенные губы глубоким страстным поцелуем.

Это всё какая-то магия – иначе как ещё описать то, что сейчас происходит между ними двумя, разными, как ночь и день, как Луна и Солнце; и всё-таки, во многом друг на друга похожими. Да, противоположности притягиваются, но они удерживаются рядом за счёт тех крупиц схожестей, которые могут скрепить их вместе крепче бетона – и Тима думает, что их главная схожесть заключается в их одиночестве. Может ли статься так, что всю жизнь они искали друг друга, перебиваясь временными подачкам от судьбы в виде различных партнёров, чьи имена и лица вскоре обещали быть стёртыми из памяти? Сейчас, когда они так классно трахаются, чувствуя друг друга, сливаясь в совершенном соитии, лучше которого Тима себе даже представить не мог, ему кажется, что так оно и есть – что они, наконец, встретились при уникальных и редких обстоятельствах под влиянием высших нематериальных сфер или вообще божественного провидения, если боги, конечно, вообще существуют. Тимофей был агностиком с того момента, как в детстве начал приходить к каким-то философским умозаключениям, касающихся жизни, вселенной и “всего такого”, но, похоже, настала пора поверить в мистику – ведь прямо сейчас под её влиянием его душа плавилась, капая в душу Руслана восковыми слезами счастья, а тело горело, как тайга в период засухи.
[indent] От того, как Рус обнимает его ногами за поясницу и запускает пальцы в его волосы, поднимая табун мурашек, спустившихся вниз по хребту, дыхание Тимы захлёбывается и он задерживает дыхание – взаимность и чувственность Руслана вызывает в нём невероятный восторг. Для его восхищённого сознания все эти мелочи складываются в одну большую мозаику красивой эмоции, всецело посвящённой только ему, и теперь он для Руслана не просто бесячий новенький вожатый, как и для Тимы старший строгий вожатый, получивший кличку Цербер, больше не был недостижимой звездой. Он даже не мог надеяться на то, что сможет рассчитывать на что-то большее, чем любование украдкой с последующим отчитыванием за любой мелкий косяк – а теперь они трахаются краше, чем могли ему нарисовать самые смелые фантазии. И они по-настоящему тянутся друг к другу – оба.
[indent] “Ты теперь мой… А я… Был твоим с самого начала…” – максималистски думает Тимофей, утопая в жгучем поцелуе, от которого даже немного начинает гореть в груди – то лёгкие изнывали от занимающегося недостатка кислорода. Но он не может так просто оторваться, чувствуя, как сильнее пульсирует член Руслана в его тесно сжавшемся кулаке – если честно, они оба очень классно держатся, учитывая, как им хорошо вдвоём. Как будто оба хотят оттянуть сладкий момент разрядки, невзирая на всю стимуляцию, которую оба парня получают со всех сторон – Тима даже понятия не имел, насколько царапающий массаж кожи головы, а после ещё и плеч и спины способен сделать ему хорошо.
[indent] Тима комкает в кулаке опорной руки песок, сдерживаясь и поджимая низ живота, думая, что ради этого момента он как будто и родился. А ещё думает о том, что эти сладкие стоны, это прерывистое дыхание, это лунное сияние души Руслана сквозь нежную тонкую кожу, всё это – ему знакомо, но, тем не менее, вызывает в нём восторг, словно в первый раз. Теперь его руки вовсе не кажутся мозолистыми, наоборот – они кажутся в разы нежнее, чем у самого Тимы, чутче, ласковее, невзирая на то, что впивались сейчас ногтями в кожу, рискуя оставить полулунные кровоподтёки. Тиме всё равно – он даже хотел бы, чтобы Рус оставил на нём как можно больше своих меток, словно, действительно, хотел подкрепить печатями и негласными документами их удивительную чувственную связь.
Наконец, кислород кончается, голова начинает кружиться ещё сильнее, а когда Тима приоткрывает глаза, перед ними пляшут чёрные мушки на фоне так и светящейся кожи Руслана – волшебство какое-то! Но это тоже кажется правильным и естественным, а потому не вызывает ни удивления, ни вопросов, ни замедления темпа.
[indent] – Ах-х-х… Какой же ты… А-а-а… – только и может нечленораздельно выдать Тимофей, в ритме дикой скачки вколачиваясь в Руслана под нужным углом.
[indent] – Хочу так… Каждую ночь… С тобой… – Тима закусывает губу, громко мыча, предчувствуя накатывающий ослепительный оргазм – сердце стонет в груди и ему даже немного страшно из-за того, что оно может остановиться, ведь с ним никогда прежде не случалось ничего подобного! Но, стоит сосредоточиться на губах Руслана – таких красивых, чуть раскрасневшихся и припухших от поцелуя – как даже эти крупицы страха уходят на второй план. Сейчас ничто не имеет значения – только их общий кайф.
[indent] “Назови… Когда будешь кончать… Назови меня по имени… И я буду самым счастливым…” – почти отчаянно думает Тима, не замечая, что уже даже не может промолвить ни слова – единственный язык, на который он сейчас способен, это язык его тела.
[indent] – Рус… Я… Кончаю… – выпаливает грудным глубоким голосом Тима и, за секунду до того, как излиться в нутро Руслана, припадает губами к его шее, чтобы оставить там яркий засос-метку.

Боль становится наслаждением – пока он кончает глубоко внутрь Руслана, войдя до самого основания и чувствуя, как судорожно сокращаются чужие мышцы, а на сетчатке глаз отпечатывается образ раскрасневшихся мокрых губ, обведённых сочным языком, Тимофей думает, что жгучее чувство на спине тоже отголосок оргазма. Его нервы натянулись, наэлектризовались, даже упирающиеся в песок коленки саднят с характерной зудящей сладостью – стоит только пройтись ногтями и будет классно. Он не сразу соображает, что это Руслан его так поцарапал, тоже оставив свою метку, совсем как Тима оставил на его шее уже расплывающийся алым цветком засос – однако, когда к нему приходит понимание, в груди что-то натужно и нежно сжимается, ухая к низу живота. Нет, вряд ли он осилит второй подход – нелёгкая дорога и долгий рабочий день дают о себе знать, а также пиво – но он как следует выжигает клеймом согласие Руслана в своей голове. Как и своё имя, произнесённое этими невероятными губами, от которых было так тяжело оторваться.
[indent] Тима укладывается на тяжело вздымающуюся грудь Руслана, слушая чечётку его сердцебиения, и мажет губами рядом с его соском, желая безмолвно поблагодарить за лучший первый раз. И за согласие на все последующие. Тима пока ничего не отвечает, слушает лишь утихающую песнь прекрасного чувственного тела и колыбельную прибоя, который лизал их горячие ноги. Полежав так немного и переждав, пока головокружение немного отпустит, а горизонт перестанет мягко пружинить перед глазами, Тима тянется, чтобы украсть у Руслана ещё один короткий поцелуй в уголок губ – и одурманенно улыбнуться ему.
[indent] – Значит, завтра, в то же время на том же месте?.. Руслан… – сокровенным шёпотом спрашивает Тима, заглядывая в чёрные омуты, в которых отражался сейчас Млечный путь. Интересно, и почему ему показалось, что у Руслана разные глаза?..
[indent] – Хочешь закурить? Я курю очень редко, но сейчас очень хочется… – спрашивает он, чуть приподнимаясь на Руслане, чтобы не давить на него своим весом, и всё глядит, не отрываясь, с нескрываемым пылким обожанием, пытаясь запомнить его вот таким – в их самую первую ночь вместе; и образ этот почему-то кажется безумно знакомым.

Кажется, по чужому настроению идёт рябь, но Тима не тушуется – он был морально готов к тому, что Руслан может начать артачиться или вообще, может, даже делать вид, что ничего не произошло на следующий день. В чём парень был уверен на сто процентов, так это в том, что не стал бы сдаваться просто так – такой блеск в глазах, такое удовольствие и такое счастье, которое Руслан испытывал с ним, и которое Тима испытывал с Русланом, нельзя оправдать обычным недотрахом, если, конечно, распускаемые слухи были верны. Впрочем, Тиме глубоко плевать, кто и что там говорит про Руса – теперь его Руса – он слишком долго натыкался на купол собственного безразличия и нежелания по отношению к другим людям, что не были способны зажечь в нём желанный огонь, чтобы теперь так просто отступить от того, кто может заставить его пылать, почти сгорая. Руслан его воспламенил, раздул в одночасье тлеющие угли старой, уставшей души, и только потому Тима не собирается поддаваться на чужие провокации – что в парне есть, так это целеустремлённость по отношению к тому, чего он по-настоящему хочет. Или кого он хочет – просто до этого момента, казалось, Тимофей как будто бы практически ничего по-настоящему не хотел.
[indent] – Оу… Это… – Тима поджимает губы и чуть тупит взор, непроизвольно густо краснея, но затем, беря себя в руки, вновь смотрит Руслану прямо в глаза – впрочем, краснота с щёк никуда и не думает уходить.
[indent] – Ну, я пытался сам себя… Только пальцами, правда, заказывать самотык было как-то стрёмно, а объяснять потом врачу, каким образом огурец застрял у меня жопе – мероприятие сомнительное, думаю, понимаешь, – посмеивается Тима неловко, пытаясь разрядить обстановку – хотя не после того, что между ними произошло, следовало бы смущаться. Тима вообще трудно поддаётся смущению или стыду, однако, когда речь заходит о тонкостях его сексуальной ориентации, он не может себя контролировать – и хоть сам себя он уже давно принял, точнее, свои склонности, у него явно были проблемы с тем, чтобы подавать их обществу или хотя бы ближайшему окружению. Из всех ныне живущих людей знают только брат, Сора с Русланом и три с половиной чувака, с которыми он гулял в парке после универа, чтобы после пососаться под сиреневым кустом и понять, что им не по пути.
[indent] – Так что… В следующий раз можешь ты меня, – закусив нижнюю губу и кривовато подмигнув – неловкая попытка сбросить с себя накатившее волнение по отношению к парню, который ему так безумно нравится – Тима скашивает взгляд на комок оставшихся поблизости вещей. Там же был плед Руслана и так толком и не початая бутылка пива.
[indent] – Да хоть всю залпом, не скромничай, – взяв одну руку Руслана в свою и звонко чмокнув в запястье там, где не было островков песка, Тима откатывается в сторону на песок и поднимается на всё ещё чуть ватные ноги, натягивая болтавшиеся у колен трусы, – я мигом!
[indent] Подойдя к своей одежде, Тима сразу находит свои спортивные штаны, и выуживает оттуда сигареты с зажигалкой, а после подхватывает бутылку пива, плед и возвращается к Руслану, чтобы аккуратно присесть рядом на песок – не хотел, чтобы тот случайно попал парню в глаза.
[indent] – Садись… Не замёрз? Я твой плед принёс, – предложил Тима, ставит бутылку рядом с Русланом на песок, а сам откидывает язычок коробки с сигаретами и вытягивает оттуда две – в чёрной бумаге.
[indent] – Держи… Может, немного специфичные, но мне нравится, – протягивает одну Руслану и даёт свою любимую бензиновую зажигалку – чего не случалось прежде, пожалуй, никогда.

У всех есть свои способы получать удовольствие, и удовольствие Тимы, по всей видимости, заключалось в заботе о ком-то ему дорогом. Обволакивая Руслана своим теплом, он чувствует, как и в нём самом разливается это тепло – глядя на то, как парень кутается в плед, Тима как будто сам ощущает его ворсистую, чуть колючую поверхность, и как по коже пробегаются мурашки от ощущения уюта. Он улыбается и посмеивается на брошенную Русланом фразу о пижонстве и тихо радуется тому, что в ней не оказалось нисколько пренебрежения, раздражения или злости – лишь забавное замечание, практически шуточное.
[indent] – Денег всегда не хватает. Поэтому и курю очень редко, но что-то любимое, вкусное и дорогое. Я был бы рад, если бы такие украшения жизни были намного дешевле, но, наверное, это и к лучшему. Хоть не убью себе голос никотином раньше времени, – доставая из пачки сигарету для себя и закрывая язычок, рассказывает Тима, и, дождавшись, когда Руслан раскурит свою, забирает у него зажигалку. Она ещё тёплая от чужих пальцев, хромированный, но уже чуть потёртый временем бок блестит, на мгновение отражая на своей поверхности сияние лунного диска – Тима поднимает взгляд к нему, ненадолго на нём задерживаясь и ловя себя на чувстве дежа вю или, скорее, ощущении нереальности всего происходящего. Будто это, действительно, лишь сон – сладкий, блаженный, очень долгий, но сон, которому суждено однажды закончиться. Тимофею хочется себя больно ущипнуть, чтобы убедиться  этом или опровергнуть, но его отвлекает внезапная реплика Руслана, которая вновь вгоняет его в краску.
[indent] – Ты такой охуенный – не мог держать в себе, – смущенно посмеивается Тима, отправляя в рот сигарету и поспешно её раскуривая – сине-оранжевый огонёк зажигалки чуть дрожал, облизывая табачный кончик.
[indent] – Ты тоже накончал будь здоров, весь живот в сперме, – скосив нарочито игривый взгляд на Руслана, говорит парень, выдыхая первое маленькое облачко дыма. Уже этого хватает, чтобы расслабиться ещё сильнее, чувствуя, как отрава растекается по совсем недавно кипевшей, точно молоко на сильном огне, крови – у Руслана такой красивый профиль, просто идеальный, точно такой, какой Тима искал в парнях, с которыми решал немного повстречаться, и которые не оправдывали его ожиданий. Разумеется, это не их вина, и Тима иногда чувствовал, как неприятно скребут кошки, стоило ему дать понять, что ничего у них вместе не получится, но сейчас все отголоски сожалений по поводу чужих раненых чувств стираются, будто их и не было никогда. Руслан одним своим присутствием оказывает на Тимофея удивительный исцеляющий эффект – и, преисполнившись нежных чувств и благодарностью к нему, парень укладывает голову на чужое плечо, ощущая скулой широкое крепкое плечо спортсмена под колючкой пледа.
[indent] – Мне тоже всё нравится… – тихо соглашается Тимофей, вновь затягиваясь своей сигаретой и устремляя взор на мягко волнующуюся гладь океана, на котором раскинулась лунная серебристая дорожка.

Их дыхание улетает куда-то высоко в небо, рассеиваясь серебристыми облачками сигаретного ароматного дыма. Тима не лукавит – ему, действительно, нравилось всё от и до: и темнота звёздной безоблачной ночи, и шум океана, касавшегося их расслабленных ступней, и разделённое на двоих чувство неги и беззаботного уюта. Это напоминает ему далёкое детство, проведённое во тьме беспробудного утра за Полярным кругом, когда солнце робко радовало глаз прохладными сумерками, чтобы снова уступить место черноте ночного неба и изумрудному сиянию авроры. Ему нравилось после школы задержаться под её сиянием, плюхнувшись спиной в хрусткий сугроб, и полежать так немного, не думая ни о чём, кроме того, как же это красиво и каким большим является его мир, казавшийся на карте земного шара мелкой сошкой. Мир снега и безмолвной тундры, в который после тринадцати лет он не вернётся больше никогда – впрочем, Тима часто об этом помышляет. Интересно, захочет ли Руслан однажды поехать с ним? И стоит ли вообще рассчитывать на какое-то мифическое “однажды”?
[indent] – А? – словно очнувшись от транса, отзывается Тима, и снова затягивается сигаретой – даже курить забыл, окунувшись в море ностальгии по родному острову. Он слушает всё, что говорит ему Руслан, чуть сведя брови к переносице – за кого он принимает Тимофея? – и когда тот слегка ведёт плечом, без слов призывая поднять на него голову, то их взгляды сталкиваются. И взгляд Руслана полон решимости – но Тиме не страшно, потому что он знает, что ему это не грозит; разве что, при их уединении дальнейшем нужно быть поаккуратнее, мало ли каких детей понесёт нелёгкая прогуляться под луной в непосредственной близости от дикого пляжа.
[indent] – Разумеется, я не буду ничего делать на глазах у всех, я же не идиот, – говорит Тима, лениво отлипая от чужого плеча и снова садясь ровно, глядя на то, как всё ещё дрожит лунная дорожка, оставленная всплеском каменного “блинчика”.
[indent] – Не хочу, чтобы из-за этого хоть кто-то пострадал, тем более вы, – несколько мрачно и как будто даже грустно произносит Тима, делая ещё одну долгую затяжку – сигарета была выкурена наполовину.
[indent] – Можем и дальше цапаться у всех на глазах, чтобы отвести любые подозрения, – предлагает он, скашивая чуть хитрый заговорщический взгляд на Руслана и сбрасывая с себя набежавшую рябь грусти – как же говёно прятаться, точно амбарные мыши, и бояться быть пойманным с человеком, с которым, по мнению общества, у тебя могут быть только дружеские отношения, и это в самом крайнем случае. Закусив сигарету, Тима берёт бутылку пива и шипит крышкой – то немного взболталось и вспенилось, но не критично – и когда белая пена норовит перелиться через горлышко, парень, поспешно взяв сигарету в свободную руку, втягивает её губами, сложенными трубочкой.
[indent] – Держи, ты вроде горло прочистить хотел, – протягивает он мокрую от конденсата бутылку Руслану – пены больше не было.

Наверное, стоило бы что-то ответить на очередные параноидные выпады Руслана в его адрес – Тима чувствует, как легко просквозил фантом шутки в этой угрозе, и, тем не менее, парень ничуть не умалял решимости Руса – но он слишком устал и слишком не хотел ссориться, особенно сейчас, когда нега крутейшего оргазма ещё чуть плещется в жилах. Может, в другой ситуации его бы взяло за горло возмущение – почему, если кто-то однажды накосячил в жизни Руслана, за них должен расплачиваться именно он, Тима? И раз уж он способен мыслить только категориями выгодно/не выгодно, то в случае, если их маленькая тайна раскроется, то всем будет глубоко плевать, кто кого в их паре ебал – между ними произошёл факт однополого секса, а уж в подробностях никто копаться не станет, и тогда репутационная тень падёт на них обоих. Но Тима молчит, лишь задумчиво делает затяжку за затяжкой, наблюдая за водной гладью и слушая вполуха, что говорит ему Руслан после того, как сделал несколько шумных глотков пива.
[indent] – Он не “мой японец”, – глухо отзывается Тима, чувствуя, как подбирается жар тлеющего табака к пальцам, и тушит закончившуюся сигарету о камень рядом со своей ступнёй.
[indent] И, словно уловив тайный междустрочный контекст сказанного, Руслан выводит разговор в довольно любопытное русло – надо же, Тима даже не задумывался об этих двоих с того самого момента, как они с Русланом остались в интимном уединении. Тима загадочно ухмыляется и берёт бутылку из его рук, также присасываясь к горлышку несколькими крупными глотками, только сейчас понимая, как и ему самому сильно хотелось всё это время пить.
[indent] – О, ещё какие. Сегодня, когда он попросил Сору задержаться, он ему там такой разнос устроил – думал, что мы с ним мутим. Приревновал, видать, – рассказывает Тима, обратно протягивая Руслану бутылку и скашивая на него заинтересованный взгляд, явно ожидая чужой особенной реакции. Иногда полезно помыть кому-то косточки, это сближает – да и, в конце концов, они ничего плохого ни о ком не собирались говорить. Так, прояснить для самих себя интересные детали, разве что.

***
Окружающий мир как будто наполняется счастливым замирающим дыханием Соры – Танату кажется, что он может слышать только эти восторженные вздохи и этот глубокий басовитый голос, разливающийся в воздухе, точно сладкий эфир. Никогда прежде ему не приходилось слышать такого мелодичного и певучего голоса, который звучит одинаково хорошо и при милом заводном приветствии в очередном выпуске блога о жизни в Японии, и при стонах в отвязном трахе сразу с пятью мужиками. Для Таната Сора прекрасен в любых своих амплуа, но теперь ему отчаянно хочется беречь хрупкость этого поджарого, но кажущегося фарфоровым тела, которое перенесло уже слишком много истязаний – но не так много, как душа. С трудом прерывая ласку его шеи, на которой завтра точно расцветут следы засосов-меток, Танат заглядывает в чужие сверкающие глаза, в уголках которых собрались крупицы слёз – и склоняется, чтобы сцеловать их сначала с одного глаза, потом с другого; в этот момент ему мерещится, будто радужка сияет люминисцентной белизной на фоне кроваво-алых склер. Но ему, наверняка, показалось – это лишь игра света из-за летающих кругом светлячков.
[indent] – Может, и я… Мой дед по отцу был шаманом, – улыбается Танат, а после чуть приподнимается, чтобы после стянуть с себя свою футболку и откинуть в сторону на пучки мокрой от росы травы. Обнажает смуглую терракотовую кожу, безмолвно разрешая касаться и изучать – на ней было много шрамов, полученные в разные периоды в его жизни, в том числе и от ножевого ранения в живот.
[indent] – Ты красивее… Прекраснее тебя никого и никогда в своей жизни не встречал… – чуть сбивчиво говорит Танат, будто кто-то сейчас отнимет у него возможность донести свои мысли и его подгоняет необходимость рассказать всё, что чувствует к Соре – к своему милому Соре…
[indent] – Пускай твоё начальство назовёт цену… Я заплачу, сколько придётся, а потом… Ты будешь волен идти куда угодно и делать всё, что угодно… – Танат вновь вжимается своим пахом в пах Соры, неторопливо лаская его, наслаждаясь каждым мгновением и желая его растянуть настолько долго, насколько это возможно. Может, и не сияли бы так ярко светлячки, и не отливал бы сиреневым, точно его волосы, оттенком туман, и не обрёл бы этот мир такие краски – Танат всё отчётливее понимает своим старым и ожесточившимся сердцем, что влюбился в этого мальчика. И если понадобится, то будет готов освободить его не только из чужих лап, но и из своих собственных – ведь в этом и состоит суть свободной личности.
[indent] – Я хочу, чтобы ты был свободен по-настоящему… Я не буду лишь новым твоим хозяином… Я не этого хочу… – рассказывает Танат, и голос его становится чуть размереннее, в то время как движения тазом, наоборот, чуть настойчивее. И тогда он приспускает и свои брюки, и оттягивает вниз резинку боксеров, не отводя взгляда от глаз Соры.

***
Всё, что он делает, происходит по наитию. Харитон никогда не задумывался о своей ориентации, всегда мысленно останавливаясь на моменте желания просто хотя бы дружбы, не важно, с кем – и хоть он очень любит Тиму и очень ценит и его заботу, и их тёплые близкие отношения, одного лишь брата ему было всегда мало. Слепота сделала его инвалидом не только по здоровью, но и в социальном плане – немногие были способны выдержать особенности общения со слепым: это и постоянная неуклюжесть, пролитые чашки чая, разбитые вазы, и неспособность адекватно помочь. Иметь такого друга всё равно, что иметь третью ногу – вроде, интересная приблуд, но, чёрт возьми, очень уж мешается. А с Мар он не чувствовал себя кем-то вроде экзотического и привлекающего внимание, но очень уж проблемного домашнего животного – он чувствовал интерес к себе, чувствовал тепло, ласку, и это было целиком и полностью взаимно.
[indent] Харитон, невзирая на закушенную губу, вдруг ахает ещё громче, когда Мартын – а это, совершенно точно, был теперь он – берёт оба их члена в одну свою руку, лаская и себя, и Тоню одновременно. В голове вращаются осколки калейдоскопа из чувств и ощущений, кажется, что если бы не Мартын, земля бы уже давно ушла у парня из-под ног, и он хватается освободившейся рукой за другую ягодицу Мартына, также чуть оттягивая её в другую сторону, сжимая и тиская.
[indent] – Я… Хочу… Но совсем не знаю, как и что делать… – тихонько дрожащим голосом говорит Тоня, после чего снова стонет, правда, чуть сдержаннее, когда чувствует влажное поступательное движение в ушной раковине, порывисто вдавливаясь в чужое крепкое и такое желанное тело. Наверное, надо было говорить с Тимой побольше о подробностях однополого секса, но тот Харитона особо не интересовал – ровно до сегодняшнего дня. И он целиком и полностью доверяется Мартыну, готовый сделать всё, что тот скажет.
[indent] – Скажи… Мне… И я сделаю…

Действительно, Руслан нисколько не преувеличивал, когда говорил, что воздействие на него алкоголя происходит незамедлительно – взгляд парня мигом поплыл, как поплыл и сам он, мягко приваливаясь к плечу Тимы в жесте пьяненькой усталости. Он мягко улыбается, чувствуя, как подкатившая к горлу из-за врождённой гиперчувствительности обида вдруг растворяется, а на её место приходит щемящая нежность по отношению к Руслану – да, вредный, не очень хорошо подбирает слова и явно страдает из-за проблем с доверием, но когда он так открыт и расслаблен, Тимофею невероятно хорошо. Он заводит руку Русу за спину, желая чуть подтянуть на его голое плечо чуть сползший плед, пока тот рассуждал вслух о возможном отношении Таната Булатовича к вероятной связи своих подчинённых, но вдруг парень поднимает на Тиму чуть прояснившийся взгляд, с которым он и сталкивается. Сначала там мелькает что-то, похожее на сомнение, а потом красивые лисьи глаза ширятся, становясь огромными, точно две плошки – и это, без сомнения, был испуг.
[indent] – Что? Да они спят все давно, ты чего, – мягко пытается успокоить Руслана Тима, тоже беря его за плечи, когда тот вцепляется в его пальцами. Крепкие и такие сильные – именно они оставили на спине  слегка горящие царапины, которые приятно зудят от прохладного успокивающего бриза.
[indent] – Почти все они приехали кто откуда, устали, спят без задних ног. Но если хочешь, давай сначала искупаемся, а потом сходим к ним проверить, все ли на месте. Как тебе? Или лучше просто спать пойдём?
[indent] И Тима не сдерживает неожиданно накатившей зевоты, пряча свой рот в плече, а потом берёт свалившийся с плеч Руслана плед и накидывает обратно – на всякий случай, не хочется, чтобы парень заболел в первый же день.

***
Сора плачет и перед Танатом всё ярче раскрывается история чужой многолетней боли. Боли утраты самого себя, боли несвободы, боли незнания, как нужно жить – в конце концов, как сможет охотиться тигр, который, будучи ещё котёнком, оказался в цирке, отнятый от убитой браконьерами матери? Разумеется, он один не останется – и, снова наклоняясь, чтобы аккуратно слизать кончиком языка соль слёз с чужих скул и висков, Танат клянётся самому себе, что не бросит этого мальчика; даже если тот в дальнейшем не захочет с ним никаких отношений, кроме отеческо-сыновних, решив, что разница в двадцать лет, всё-таки, для них является пропастью. Должно быть, в нём, действительно, помимо жажды справедливости играет и родительский инстинкт, проявляющийся в заботе о подопечных каждое новое лето – своих детей у него быть не может, так хоть на время станет отцом для целых сотен; правда, в отношении Соры он обрёл особенный оттенок. Всё-таки, не принято, чтобы отец спал со своим ребёнком.
[indent] – Не бойся, я не брошу тебя на произвол судьбы… Буду помогать… Пока не встанешь на ноги… – вновь приподнимаясь и нависая над Сорой, мужчина берёт одну его руку и ласково целует костяшки, чтобы после доверчиво и будто бы по-звериному прижаться к ним щекой. Так иногда любили делать некоторые кони в его табуне, когда Танат возвращался к ним – у мужчины есть несколько любимчиков, которых он никогда не продаст и будет держать рядом с собой до тех пор, пока они совсем не состарятся. Они тыкались ему в руку пушистыми носами – дорогая якутская порода невысоких коренастых лошадок – и иногда фырчали о том, как долго он не появлялся, однако, долго не обижались. Танат думает, что очень хочет познакомить Сору со всем своим табуном и со всеми своими собаками, которые являются уже далеко не первым поколением от той своры, что привезла с собой мать из Чукотки. Танат уже мечтает о том, как Сора будет смеяться, обнимаясь с приветливыми пушистыми “тумбочками” – на севере почти все звери коренастые и упитанные, особенно породистые – как сможет счастливо расслабиться, улёгшись на спину без седла на тёплом конском хребте, и как будет умиротворённо засыпать под звёздным бурятским небом, без страха оказаться в клетке.
[indent] – Расскажи, о чём ты мечтаешь… – шепчет ему практически в губы Танат, но не целует, а даёт выговориться, между тем принимая вертикальное положение, перенося весь упор на колени – нога удивительным образом почти не отдавала больше болезненной простреливающей в бедро пульсацией.
[indent] – Что бы ты хотел делать, обретя свободу?.. Я помогу тебе… – он не садится парню на бёдра, а чуть перемещается ниже, но для того, чтобы приспустить с него штаны, а после положить ладонь на крупный бугорок под тканью боксеров, не спеша оголять. Он хочет прочувствовать его вот так, дразня и себя, и Сору – и ему хочется слышать чужой голос, а также дать возможность остановить, если вдруг парень передумает. Мужчина слегка подрачивает его сквозь ткань боксеров, внимательно глядя Соре прямо в блестящие глаза, чутко наблюдая за реакцией.

***
Сказанное заставляет затаить дыхание – ничего себе, так вот, как оно делается? И хоть для кого-то другого это мероприятие могло бы быть сомнительным, Харитон целиком и полностью доверяется воле и опыту Мартына – интересно, а он сам уже пробовал?.. И, интересно, откуда знает? Должно быть, нашёл в интернете, где же ещё – Руслан Ренатович ему явно в этом вопросе не помощник, и Тоня дробно выдыхает, когда слегка отстраняется, поднимая свои руки выше и укладывая их Мартыну на поясницу. Он думает, что это звучит даже заманчиво – они, получается, соединятся, сольются, словно превращаясь в единое существо, и ему очень хотелось погрузиться в космос чужой души, и чтобы чужая душа поместилась в него. И, недолго колеблясь, скорее, подбирая момент, когда сбивчивое дыхание от офигенного удовольствия от такой классной дрочки позволит ему хоть что-то сказать.
[indent] – Я… Хочу тебя… В себе… – отчего-то смущаясь, отвечает Харитон, чувствуя кафель ванной комнаты под лопатками, когда Мартын подталкивает его ближе к стене, не прекращая своих ласк, и как-то по наитию закидывает одну ногу ему на пояс, будто пытаясь привлечь ещё ближе к себе. Делает это неуклюже и рискую упасть, но отчего-то парень знает, что Мартын в случае чего сможет его подхватить – он чувствуется теперь таким крепким и сильным…

Должно быть, впервые за сегодняшний день выдвинутое Тимой предложение, которое касалось организации рабочего процесса, было воспринято Русланом с таким энтузиазмом. И пускай это его нисколько не успокоило, но хотя бы перенаправило энергию пьяной тревожности – а это была именно она, Тима отлично знал, как она проявляется – в другое, чуть более созидательное русло, Руслан вон, даже позволил накинуть обратно ему на плечи плед, что было уже неплохим знаком. Рус очень дорожит своей карьерой и образованием, Тима это понимает, и потому очень хочет сейчас успокоить парня, чтобы внезапный приступ паники не смазал такой идеальный вечер. Однако опьянение даёт свои плоды – Рус, конечно, предупредил что очень легко пьянеет, но Тима никогда не видел, чтобы кого-то настолько легко уносило всего с нескольких глотков пива даже не голодный желудок – и парень, едва вскакивает на ноги, спустя несколько мгновений валится вниз с забавным проворотом, что было бы даже потешно, если бы он не полетел прямо на Тиму.
Он даже не успевает что-то воскликнуть, лишь с вопрошающим “Аыэ?” валится под Русланом, чувствуя, как его колено подпирает ему яйца – коротко сглатывает, понимая, какая опасность только что его миновала.
[indent] – Да, час поздний... Пошли... – поднимается следом за Русланом, закрывая бутылку и поглядывая на него краем глаза, готовясь, если что, уберечь от падения. Ненароком зевает опять, больше не пряча рот – ну и денёк.

***
За этого мальчика больно – сейчас, когда Танат так интимно гладит его, лаская и будто бы распаляя, он, наоборот, пытается подарить нежность и спокойствие. Лишь убеждается в очередной раз, насколько заблуждался на счёт Араи Соры, известного блогера, заключающего многомиллионные контракты на рекламу, и который, наверняка, отдаёт большую часть всей своей выручки хозяевам. Очевидно, что за мальчика придётся повоевать, вероятно, действовать грязно, подло, со свойственной дальневосточным азиатам хитростью и жестокой смекалкой – мягкость и простота чукотской матери ему передалась очень фрагментарно и была нацелена лишь на узкий круг лиц, ну и, разумеется, на всех детей – но Танат готов пойти на это. Он готов на многое ради Соры, рядом с ним он ощущает небывалое могущество, и, может, это способно его обмануть и свести в могилу, но все эти чувства того стоят. Лишь бы этот прекрасный мотылёк смог жить свободно и порхать так, как ему самому вздумается, исполняя свои мечты и претворяя всевозможные идеи в реальность. Однако вместо тривиальных идей, вроде “хочу выпустить студийный альбом”, или “хочу объездить весь-весь мир” он слышит то, отчего его сердце начинает истекать кровью. Ласка поверх ткани боксеров становится более мягкой и размеренной, рука после и вовсе перебегает на оголившийся крепкий живот, по которому Танат гладит Сору, иногда касаясь боков самыми кончиками пальцев. Они сейчас открыты друг другу как никогда и Танат очень ценит это, не собираясь упускать возможности заглянуть в чужую плачущую душу.
[indent] – Какие же жестокие звери окружали тебя всю твою жизнь?.. – тихо спрашивает он с нескрываемой досадой. Таким ярким звёздам нужно сиять в оправе из платины и самоцветов, в окружении тепла, заботы и обожания, которого заслуживает каждый ребёнок. Танат часто видит таких детей, считывая их, как нежеланных для своих родителей почти мгновенно – нервные круглые отличники, бунтующие двоечники, подавленные и тяжело идущие на контакт подростки, познавшие определённые тяготы этой жизни; за каждым таким ребёнком стоят либо полностью безразличные, либо преследующие только свои цели родители. Танат их не винит – они дают ровно столько, сколько способны дать, и как человек без рук не способен обнять, так и родитель без желания иметь ребёнка не способен его полноценно любить. Но в отношении Соры он заблуждался – не разглядел в нём горечь одиночества и боль утраты самых важных людей, которые при всём прочем были, вообще-то, живы и здоровы. Он злится на этих людей, вероятно, его ровесников, но не показывает эту злость, лишь задумчиво хмурясь и с сожалением покачивая головой.
[indent] – Что?.. – тихо переспрашивает мужчина, выныривая из своих нелёгких дум, – о чём я мечтаю?
[indent] Этот вопрос, признаться, ставит его в тупик – и мужчина отводит взгляд в сторону, глядя куда-то сквозь пуски мокрой травы цвета индиго. О чём может мечтать обеспеченный человек, у которого есть всё? Всё, кроме, разве что, этой самой семьи – у него осталась только пожилая мать, бойкая старушка, ловко управляющая пастбищем вместе с нанятыми Танатом работниками, но она не вечна. У Таната нет ни братьев, ни сестёр – почему-то после первого ребёнка мама так и не смогла забеременеть – а отец умер слишком рано, оставив в сердце пустоту.
[indent] – Наверное, о том же… Я бы хотел себе семью, и все эти дети, которые приезжают сюда летом, становятся ненадолго моими детьми. У меня никого нет, кроме матери, табуна лошадей с собачьей сворой и этих самых детей и вожатых. Но каждый год они улетают, как птицы, и это всегда немного больно.
[indent] Танат подносит пальцы к лицу Соры, чтобы костяшкой указательного стереть новые ручейки. Он смотрит тепло и нежно, даря весь свой нерастраченный любовный потенциал, как бы говоря, что вот он я, и я смогу обеспечить тебе то, о чём ты так мечтаешь.
[indent] – Я вытащу тебя. И дам тебе дом. Надеюсь, такой, о котором ты мечтаешь, – тихо произносит Танат, а после снова нависает над Сорой, чтобы подарить ему поцелуй, скрепляя им печать всех своих обещаний.

***
В голове проносится масса мыслей – как это получилось? Какова была вероятность, что всё может прийти к этому – внезапная дружба с невероятным человеком, который проявлял к нему дружескую заботу, теперь обнимает его, лаская и распаляя, рассказывая, как нужно заниматься сексом. Теперь Мар не кажется хрупким и ломким, наоборот, он чувствуется таким крепким, мужественным, таким ярким и напористым, и очень напоминающим его брата, разве что, намного более игривым и многогранным с точки зрения самого Тони. Рядом с Мартыном он плавится, обтекая, как медовая помадка со стопки горячих блинчиков, издавая такие звуки, на которые даже не думал, что может быть способным. Изредка он ощущал в себе эти податливые тенденции – когда оставался один в больнице, когда Тима носил его на руках, будучи ещё подростком, и когда чувствовал себя совсем одиноким и потерянным в этом большом мире, до которого он не может дотянуться своими руками, чтобы посмотреть. Мартын становится для него этим миром, этой опорой и земной твердью – он обещает выложиться на все двести и Харитон ему верит, даря мягкую улыбку, которая отражается возбуждённым блаженным жаром в невидящих глазах. А после отвечает на неглубокий, чуть щекотный, но очень приятный покусывающий поцелуй, поглаживая пяткой стройную, но крепкую ногу Мартына.
[indent] Он коротко выдыхает в чужие влажные губы, чувствуя, как палец скользнул между ягодицами, и, немного напрягшись, старается тут же расслабиться, помогая и себе, и Мартыну. Тоня кивает на его слова, безмолвно обещая сразу же дать знать, если ему вдруг станет не по себе, и отвечает на углубившийся поцелуй, делая это совсем неловко, сталкиваясь зубами, но делая это со всем старанием и искренностью, запустив пальцы в волосы на затылке парня. Как будто и сам хотел съесть сейчас Мартына. Ощущение пальца в заднице очень скоро начинают казаться очень приятными – тот толкается в стенки, дербаня нервные окончания, и Харитона иногда простреливает приятная дрожь в поясницу. Он даже не замечает, как начинает сам подмахивать бёдрами, подаваясь навстречу, а потом ему в голову вдруг приходит странная, но кажущейся логичной, идея.
[indent] – Ммм… Мартын… – разрывая поцелуй и тяжело дыша, – а если… Я повернусь лицом к стене… Будет удобнее?..

Отредактировано Torkel Kittelsen (28.06.2023 01:26:49)

Очень многие так и не возвращаются – большая часть мест распределяется между ребятами на конкурсной основе, система, перенятая из Артека и Орлёнка, куда купить путёвки, конечно, можно, но стоит это удовольствие ой как недёшево. И те ребята, к которым по-настоящему, по-отечески Танат привязывался, обычно не возвращаются, ни через год, ни через два, а у многих потом подготовка к экзаменам, поступление в колледж, и прочие радости, в которых простым детским радостям уже не остаётся места. Танат много размышлял об этом, будучи на посту директора лагеря, но не рассказывает об этом Соре – он находит своему рту применение получше.
Думает, что Соре не нужно никак благодарить его, кроме того, чтобы впредь быть таким счастливым. Чтобы парень без страха наслаждался своей жизнью, чтобы научился снова мечтать и желать чего-то большего, получив безопасность и тёплые безусловные чувства от человека, который способен ему эти чувства дать. Танат не поскупится для него ни в чём – ни в пылкости своего сердца, ни в деньгах, ни во времени, ни в этой самой свободе. И хоть под грудиной колет игла лёгкой горечи от одной мысли, что мальчик однажды оставит его, точно так же как и все птенцы разлетаются из большого гнезда рядом с Тихим океаном, мужчина решает не думать об этом сейчас – а вместо этого показать свои чувства и свои намерения. Он вновь целует Сору в шею, но более мягко, влажно обнимая губами чуть дёрнувшийся кадык, а после спускается ниже к ярёмной ямке, чуть видной из-за одежды. Решает не раздевать парня, в конце концов, летние ночи на Дальнем Востоке отличаются отнюдь не тропической прохладой, и мужчина сразу спускается к паху Соры, чуть сползая вниз по его ногам и перемещаясь так, чтобы пристроиться между ними.
[indent] – Разведи немного ноги? Да, вот так… Отлично… – чуть тяжелее, чем раньше, говорит Танат, склоняясь над выпуклостью под тканью боксеров. А после приспускает резинку, с горящими глазами наблюдая за показавшимся наружу красивым крупным членом. Такому многие парни и мужчины могли бы позавидовать, многие девушки и парни-пассивы мечтали бы о таком в себе, но Танат думает лишь о том, как хочется поскорее коснуться его губами.
[indent] – Расслабься… И не думай ни о чём… – басит мужчина, а после, помогая себе рукой, берёт головку в рот.

***
И хоть он, точно наивное дитя, даже после популярных разъяснений не очень понимал, что именно нужно делать, всё то, что они вместе с Мартыном вытворяют ему очень нравится. Чувство того, что они вместе совершают какое-то маленькое преступление – интересно, что бы на это всё сказали их братья? – заставляет нутро сладко трепетать от чувства безнаказанности; им никто ничего не сделает, пока они вместе и пока им так хорошо. Откуда-то в нём плескалась эта уверенность вместе со вскипевшим адреналином и подростковыми гормонами, которые до этого как будто были погружены в спячку – секс его совсем не интересовал, даже в какой-то степени смущал, а внезапные стояки и утренние поллюции воспринимались как досадное недоразумение, от которого хотелось поскорее отмыться. Но сейчас же Тоня думает лишь о том, что как бы он хотел, чтобы это не заканчивалось – и как же он рад, что Тима смог выпросить у Таната Булатовича для него место в лагере на целое лето. Целое лето вместе с Мар – совместные пробуждения, исследование лагеря, посещение кружков, конкурсов, различной самодеятельности, а теперь ещё и целое лето классного секса; лишь бы их никто не поймал. От мысли о том, что их спалят, становится немного страшно, но, между тем, и волнительно – и Харитон отвечает на все поцелуи Мартына сильнее, глубже, отчаяннее, как будто его у парня отнимут прямо сейчас.
[indent] Его предложение принимается с энтузиазмом, отчего щёки Тони почему-то вспыхивают из-за смущения – он закусывает губу, улыбаясь одновременно и с хитрецой, и с напускной скромностью. Думает, что для него такое поведение совершенно неожиданно и как будто даже не свойственно, но, тем не менее, понимает, что глубоко внутри очень хотел быть мягким и податливым. При всей своей жажде самостоятельности Харитон чувствовал усталость от необходимости каждый новый день справляться с очередными трудностями, которые подсовывает ему его организм, и пытаться как-то существовать в этом мире, наполненном стенами и препятствиями, и порой ловил себя на мысли, как бы было хорошо, если бы кто-то взял его в свои руки и вернул ощущение земной тверди под ногами. И прямо сейчас, целуя его, тиская, лаская – чуть медленнее, что было только хорошо, ведь тогда Тоня рисковал слишком быстро кончить – Мартын давал ему эту твердь. Харитон трогал его, обводя пальцами косточки хребта, сильные юношеские связки, натянутые мышечные волокна под тонкой приятной кожей, об которую хотелось тереться, как трётся домашнее животное о своего любимого человека. Но Мартын, приняв его предложение, подстилает на пол полотенце и Тоня послушно опускается на него коленями, отворачиваясь к стенке и упираясь в неё предплечьями для удобства.
[indent] – Ты собираешься вставить свой член мне в зад? – с ангельской невинностью спрашивает Харитон, чувствуя, как по всему телу бегут мурашки от практически осязаемого взгляда Мартына – такого плотоядного, такого полного аппетита, отчего ягодицы парня немножко подбираются из-за внутреннего трепета. Однако ответ следует вовсе не словесный, и когда Мар проводит своим мокрым языком между ними, Тоня громко охает, чтобы тут же закрыть себе рот, плотно прижав к нему ладонь. Какое же странное, но, блять, приятное чувство! Ещё несколько мгновений ласки и, когда он чувствует проникающий внутрь гибкий язык Мартына, Харитон не выдерживает и отклячивает зад, мелко подрагивая и подаваясь чуть ощутимыми движениями то назад, немножко насаживаясь на язык, то вперёд, толкаясь членом в руку. Так хорошо, аж звёздочки летают перед невидящим взглядом.
[indent] – Ах-х-х… Где ты… Этому научился?.. Так охуенно… – на полустоне выдыхает Тоня, отнимая ладонь от своего рта и прислоняясь щекой к кафелю, скашивая невидящий взгляд туда, где должен был своим языком так умело и улётно орудовать Мартын.

Отредактировано Torkel Kittelsen (28.06.2023 01:33:02)

Грубая сильная рука нежно гладит подтянутый живот, распаляя, чувствуя табун мурашек под подушечками. Соре нравится, как нравится и самому Танату – он давненько никому не отсасывал, более того, у него давненько не было даже желания кому-то отсосать, обычно он ограничивался разовым съёмом молодого человека, чтобы больше никогда с ним не увидеться, но именно Соре хотелось доставить оральное удовольствие. А его член, действительно, был хорош – самый ровный, самый красивый, с идеальным соотношением размера головки к стволу, во всяком случае, на вкус Таната – такой хотелось попробовать, как элитный леденец или плитку дорогостоящего бельгийского шоколада, и мужчина опускается губами ниже, поднимаясь снова наверх до головки. Вверх-вниз, глубже, с каждым разом всё глубже, пока головка Соры, сочащаяся предэякулятом не упирается в глотку – у Таната не было таланта в горловом минете, хоть он однажды и пробовал, отчего едва не проблевался и не испортил вечер, однако, с Сорой рвотный рефлекс как по волшебству отключается. И, немного задержавшись губами на половине ствола, Танат поднимает взгляд на Сору, ловя его блестящий голубоглазый взор, и, подмигнув игриво, опускается до основания, ткнувшись кончиком горбатого носа в лобок.
[indent] Дышать становится сложнее, но так и должно быть – лёгкий недостаток кислорода кружит голову, посылая больше чувствительных сигналов в эрогенные зоны – ветерок ласкает его лопатки, пока она ласкает Сору. Теперь мужчина уже обеими руками оглаживает крепкие бока, подбираясь пальцами под поясницу, чтобы запустить их под резинку боксеров и попытаться втиснуть их под ягодицы, что из данного положения не очень легко. И Танат, сделав ещё несколько движений головой вверх-вниз, от основания почти до самого кончика головки, впускает, в конце концов, член парня изо рта и, улыбаясь, спрашивает:
[indent] – Хочешь большего? Или хочешь, чтобы я довёл тебя ртом?

***
Пошлый развязный комплимент звенит лёгким эхом в кафельном пространстве ванной комнаты – рикошетит резиновым попрыгунчиком прежде, чем стрельнуть Тоне в мозг осознанием, что эти слова были адресованы именно ему. Выдающиеся скулы припекает, парень прикусывает губу, вновь со смущением воплощённой невинности улыбаясь Мартыну через плечо, и слегка отодвигается от стены, вновь опираясь о неё предплечьем, возвращая себе подобие самообладания.
[indent] – Нет, это ты охуенный… – тихо отвечает Харитон, но тут же чувствует, как чужая ладонь властно потирается о его яйца и, не ожидав этого действия, всхлипывает от внезапности и того, как ему было хорошо. Может, кому-то это могло бы показаться неприятным, может, немного болезненным, но Тоня в восторге от силы и той демонстрируемой опытности, какой пронизан Мартын – кто бы мог подумать, что за образом милой и забавной Мари может крыться такой жеребец? Интересно, а какой он в повседневности, как общается с другими, как бы общался с ним, с Харитоном? Хоть он и чувствовал проявления Мартына в поведении Мари на протяжении всего долгого дня, однако, парень понимал, что ему мало этого – ему был доступен лишь маленький интригующий осколок чужой удивительной личности, и прямо сейчас она раскрывалась буйным цветом. Во время их первого секса…
[indent] – Так ты подглядывал?.. – хитро прищурившись, вкрадчиво спрашивает Харитон, и низко посмеивается своим ломающимся голосом. Уже сейчас этот тембр похож на тембр Тимы, и Тоня очень горд этим своим ярким сходством с братом.
[indent] Однако ответом его не одаривают – Мартын с силой притягивает Харитона к себе ближе за бёдра и его локоть с тихим скрипом кожи о кафель съезжает вниз, а сам парень для удобства решает снова прислониться щекой к стене. Он подрагивал, вдоль хребта пробежала щекотка мурашек от поцелуя между лопаток и свернулась внизу живота сладким спазмом – такое чувство, будто прямо сейчас он знает, как именно это должно делаться, будто нечто подобное с ним происходило во сне, но стоит Харитону попытаться ухватиться за хвост этого воспоминания, как то тут же ускользает поглубже на задворки памяти.
[indent] Тоня расслабляется, чувствуя, как прислоняется головка к его заднему проходу, сосредоточенно контролирует свои мышцы, стоит им начать болезненно сжиматься в попытке не пустить вторженца, и в этом привыкании к чувству наполненности он даже не замечает, как Мартын погружается в него полностью, прижимаясь лобком к ягодицам. В ушах шумит кровь, странное ощущение сменяется на очень приятное ещё на том моменте, когда Мартын ориентировочно был где-то на середине своего пути, и Тоня даже не замечает, как в этот момент у него приоткрылся рот, веки, наоборот, опустились, а по кафельному стыку стекала его слюна.
[indent] – Да… Давай… Трахни меня… – облизнув мокрые губы, словно на последнем издыхании просит Харитон, хотя всё дело в том, что парень просто не может адекватно мыслить от возбуждения и складывать слова в предложения.

Отредактировано Torkel Kittelsen (28.06.2023 01:33:28)

От всех сказанных слов и совершённых действий кровь закипает в жилах – звук клацающих зубов так и звенит в ушах, а увлажнившиеся от языка пухлые губы так и стоя перед глазами, заставляя мужчину тяжело, почти по-звериному задышать, точно жеребец, готовый к спариванию. И Танат, действительно, видит перед собой своего милого нежного мальчика, чуть смущающегося, он отчаянно жаждущего взрослых удовольствий в компании с опытным партнёром, который сможет доставить ему удовольствие как следует. Разумеется, Сора не девственник, в нём плещется дьявольский накал, только маленьких милых рожек чертёнка, торчащих из густых светло-сиреневых волос не хватает, но Танат видит в нём особенную чистоту, тот запрятанный глубоко в чужом сердце островок света, которых хотелось заботливо спрятать в своих руках и оберегать. И вместе с этим хотелось полностью забрать этого мальчика себе, хотя бы ненадолго слиться с ним, ощутив и самого себя для него номером один, самым лучшим, самым сексуальным, самым умелым мужчиной – и Танат собирается сделать это прямо сейчас, более не заставляя Сору ждать.
[indent] – Хорошо, мой мальчик… Эта ночь станет для тебя самой лучшей… – обещает мужчина, после опуская взгляд на покачивающийся блестящий от обильной слюны член Соры и, не выдержав, снова склоняется к нему, чтобы на несколько мгновений обхватить губами головку, немножко пососав напоследок. Очень уж красивый и аппетитный, его не хотелось выпускать изо рта, но для осуществления их обоюдных желаний это сделать, увы, приходится.
[indent] Танат отодвигается чуть назад, беря Сору за голень и, сгибая её в колене, ловко расшнуровывает кед на толстой подошве и снимает, отставляя в кустик травы рядом. Приспускает чужие джинсы чуть ниже, чтобы помочь снять с ноги одну штанину, и когда ему это удается, мужчина припадает губами к ямочке под коленной чашечкой, беря член Соры в свою руку и очень медленно подрачивая ему. После, нехотя отрываясь от стройной длинной ноги, проделывает тот же манёвр с боксерами под узор коровьей шкуры, отчего по сердцу растекается ещё и умиление, снимает только одну сторону и, наконец, разводит ноги юноши в стороны, чёрным плотоядным взглядом впиваясь в то, на что Сора позволил ему наглядеться. Закусив нижнюю губу, мужчина поднимает взгляд выше к лицу парня, глядя заворожённо ему в глаза, и с придыханием произносит тихо:
[indent] – Какой же ты красивый… – и наваливается на него сверху, вжимаясь в пах Соры своим, демонстративно мокро облизывая свои пальцы, чтобы после вставить один ему в зад.

***
Наверное, завтра будет стыдно вспоминать обо всём, что он говорил и делал, однако, это, напротив, только сильнее подстёгивает его говорить и делать дальше грязные вещи, сгорая от смущения. Кажется, у него даже грудь покраснела, а к уголкам губ набежали слезинки от избытка чувств – ему так нравится это чувство наполненности, растянутости и оно вдруг кажется таким знакомым, а оттого безумно вожделенным, ведь тело будто откуда-то помнит, каково это, быть хорошенько вытраханным в зад парнем, от которого тебе просто сносит крышу. Тоня протягивает руку, заводя её назад и нашаривая кончиками пальцев бедро Мартыны, будто безмолвно просит не отдаляться, когда тот сильно отодвигается, но он почти тут же снова входит до основания, и парень мажет слюнявой щекой по кафелю, надсадно выдыхая тихий стон. Сам двигается навстречу, пытаясь обнаружить какую-то сладкую точку внутри себя, которую почти случайно и вскользь задел Мартын, когда ещё только входил, и спустя пару толчков, которыми они оба приноравливались друг к другу, Харитон вдруг громко скулит, но успевает заткнуть себе рот ладонью.
[indent] – Делай… Вот так… Да… – дрожащим от возбуждения голосом просит Тоня, чувствуя себя полностью в чужой власти и отчего-то невероятно кайфуя из-за этого, насаживаясь и подаваясь навстречу, идеально чутко уловив подобранный Мартыном ритм.
[indent] – Закрой мне… Рот… А то нас услышат… – просит Харитон, отнимая руку от своего рта и заводя её снова назад, но на этот раз на ощупь запуская её Мартыну в волосы., чуть влажные у корней – здесь, действительно, становится жарко как в парилке!
[indent] – А я… Не могу… Сдерживаться… – на последнем издыхании, теряя рассудок от того, насколько ему сейчас хорошо вместе с Мартыном, показавшимся только ему – офигеть, от этой мысли что-то внутри разливается горячим лавовым потоком! – говорит Тоня и давит из себя очередной тихий стон. Пока что тихий.

Отредактировано Torkel Kittelsen (28.06.2023 01:33:56)

Сора подрагивает от явного нетерпения, но со всем послушанием ждёт, когда его мужчина насосётся его вкусного и крепкого, точно сахарный леденец, члена, а после насмотрится на эту роскошную картину, чтобы выжечь её на своей памяти калёным железом, едва ли не облизываясь. Средний палец умело орудует внутри и очень быстро находит бугорок набухшей простаты – Танат смотрит Соре в глаза, что был так близко и удерживал их обоих на локтях, отчего мужчина подпирает самого себя свободной рукой. Пускай его мальчик будет полностью расслаблен и получает столько удовольствия, сколько способны передать его нервные окончания разрядами тока к мозгу. Их сердца загнанно бьются, будто желают разбить грудные клетки и коснуться друг друга – это видится Танату очень поэтичным – и он коротко облизывает любимые губы, такие красивые, влажные и такие невыносимо близкие. Теперь он может чувствовать их тепло, их запах, их нежность – больше не нужно прислоняться губами к экрану смартфона или компьютера, когда оператор выводил сладко стонущее лицо Соры крупным планом; после таких возбуждённых финтов Танат чувствовал себя безнадёжно влюблённым в звезду мальчишкой, но в моменте он ничего не мог с собой поделать. Он видел эти губы, он хотел их, он их обожал.
[indent] – Предположил… Юность, красота, сила – у Тимофея всё это есть… – к среднему пальцу прибавляется и мокрый безымянный, наподобие ножниц разводясь в стороны, растягивая такого тугого и трепещущего Сору.
[indent] – Годы уходят, нравиться даже самому себе становится всё сложнее… – он потирается кончиком носа о нос Соры, а после чуть прикусывает его за нижнюю губу, чтобы оттянуть – ласка пальцами становится всё активнее и напористее, долбя точно по простате.
[indent] – Чего уж говорить о таком потрясающем юноше как ты… О котором я мечтал так долго… – Танат хочет его поцеловать, но не целует, вместо этого вытаскивает пальцы из Соры и чуть нахально сплёвывает себе на ладонь, чтобы после чуть приподняться и просунуть руку вниз, смачивая свой член и направить головку между чужих ягодиц. Толкается навстречу, делая это мягко и осторожно, постепенно давая привыкнуть к себе и, отерев ладонь о траву, подхватывает ею Сору за обнажённое бедро, закинутое наверх, подаётся вперёд и, наконец, снова целует, ощущая очередной поцелуй как первый.

***
Когда пальцы заползают ему в рот, Тоня мычит, крепко втягивая их и отсасывая, почему-то представляя на их месте член Мартына. Даже мычание звучит громко, однако, в разы тише, чем если бы Харитон стонал вот так, совершенно беспрепятственно. Ему приятно, что его слушают и выполняют его желания, между тем наяривая и растрахивая как в последний раз – хоть он у них был и первым – странно, что он не кончил уже несколько раз, ведь ему так охуенно хорошо! И от слов Мартына, и от интонации, и от его разностороннего поведения – хотелось бы взять его крепко за волосы, уложить на лопатки и оседлать самостоятельно, беря ситуацию под свой контроль и натягивая длинные крепкие волосы, точно лошадиную упряжь. И Тоня думает, что как-нибудь однажды он точно нечто подобное провернёт – правда, при условии его повышенного самообладания, ведь он не был уверен, что не станет стонать ещё громче.
[indent] Он комкает волосы у корней в кулаке и с силой нажимает, притягивая к себе и заставляя ткнуться носом в свою шею, безмолвно умоляя о поцелуе. О множестве поцелуев, чтобы на шее живого места не осталось – и Тоня изворачивается, подставляя её настолько, насколько позволяет данная позиция.

Отредактировано Torkel Kittelsen (28.06.2023 01:34:25)