Мир вибрирует и жужжит, будто состоит из бабочек, собравших весь нектар с ароматных и набухших созревших цветов. Парень думает, что они с Минору оба как цветы, как два, наконец, распустившихся бутона, повернувшие свои соцветия друг к другу – наверное, такие ассоциации приходят к нему, поскольку относительно недавно он освежал в памяти старые уроки по биологии о пестиках и тычинках. Впрочем, к изучению репродуктивной системы человеческого тела он так и не приступил, как и не смог даже в рамках общеобразовательной школьной программы узнать о загадочном явлении секса, в котором теперь для него становилось всё меньше и меньше тёмных пятен. Вроде, во внешнем мире соитие приемлемо только в отношении мужчины и женщины, но что же Хорас мог поделать с тем, что он без ума от молодого утончённого мужчины? А тот, судя по всему, без ума от него.
[indent] Может, дед не хотел отпускать его и решил, что знать о сексе мальчику не нужно. Может, взглянув на мрачный пример его сына, родившегося без ног и которого бросила с сыном единственная женщина, решил, что не найдётся того безумного человека, который полюбит такого проблемного и бесполезного мальчишку, которому нужен глаз да глаз. А даже если и полюбит, так быстро смекнёт, что быть с таким парнем всё равно, что быть нянькой для ребёнка, разлюбит, бросит, и нанесёт, таким образом, невероятный сердечный рубец. И, может, с кем-то другим этот сценарий был бы реален – с кем-то, кто был бы не Минору. Но они знают друг друга и, наверняка, чувствовали друг друга мимолётными древними призраками, зная, что где-то есть кто-то, кто может взаимно любить, обожать, дать это чувство нужности и стать нужным самому. Этот кто-то заплетал Хёду косы, этот кто-то водил его всюду за руку, неустанно и терпеливо помогая подниматься на пологих камнях природных лестниц и тропок, этот кто-то знакомил его с духами лесов и стихий, и этот кто-то теперь учит его взрослой любви, рассказывая о ней на им двоим понятном языке.
[indent] Ру приподнимается, распрямляясь, всё также находясь глубоко внутри мальчика, и тот, точно влекомый огоньком слепой ночной мотылёк с пепельными крыльями, тянется следом за теплом этого размеренного звёздного света, отражающего лунное сияние. Приподнимается легко и гибко, обнаруживая в себе неожиданную силу для этого, щупает подушечками жёсткость ткани, такой холодной и непроницаемой, как панцирь, и, легко пробежавшись ими вдоль рёбер юноши, заводит руку ему за спину, чтобы с невероятным терпением и выдержанным трепетом нащупать язычок замка и потянуть вниз. От жужжащего звука молнии, от шелеста одежды, что ослабевала свою закрепощающую хватку, в голове всё плыло и плавилось, обращаясь сюрреалистическим полотном – в представлении Хораса этот день мы бы закончиться как угодно, но у такого завершения были минимальные шансы; какой же он счастливчик, что он, наконец, оказался в нужное время в нужном месте!
[indent] Какое же это счастье, чувствовать такую любовь, такую нежность, такие всепоглощающие чувства, ложившиеся на влажный след чужого языка рассыпчатым сияющим конфетти! Счастье, которого он никогда не знал, даже не представлял, каким оно может быть, и, должно быть, это отсутствие представлений окрашивает его ощущения и слияние с Минору в особенно яркие краски, полные глянца, перламутра и блеска сахарного сиропа. Припоминает, как возлюбленный друг сказал будоражащим нервы голосом о том, как ему хорошо, когда Хёд его сжимает и, стоило мальчику откинуться обратно на смятую тёплую простынь, как сжал внутренние мышцы уставившись невидящими, широко распахнутыми глазами туда, где он слышал тяжёлое грудное дыхание. Лукаво улыбается, протягивая пальцы к такому близкому поджавшемуся животу, жадно слизывая подушечками вибрацию чужого кровотока под кожей, давление стянутых мышц, мурашки, ведущие его личным шрифтом Брайля выше, к изгибу твёрдой плоской груди и к двум горошинкам сосков, для этого сильно выгибаясь в спине, чтобы оказаться ближе и подняться ладонями выше.
[indent] – Вау… Ру, ты такой красивый… Ах-х-х… Хочу ещё… – и ему дают всё, что он желает, когда Ру вновь склоняется над ним, топя свой поцелуй в ярёмной ямке, отчего Хёд вновь запрокидывает голову, подставляя свою шею под любые ласковые пытки, какие может сотворить с ним его милый Минору.
[indent] Но парень не выдерживает и от неожиданности коротко, но громко стонет, когда Ру, признавшись ему в любви, вдруг обхватывает его член и начинает вытворять своей рукой какие-то немыслимые вещи, что вкупе с усилившимися толчками внутрь окончательно помутнило рассудок. Это невероятно, это взрыв сверхновой, от которой хотелось умереть и возродиться, чтобы почувствовать это снова как с чистого листа. Хотелось, чтобы это не заканчивалось, как и хотелось кричать во всю силу голоса, до срыва голосовых связок, взять свою самую сильную и красивую ноту для своего самого сильного и красивого мужчины, и заявить о своей любви к нему всему миру, который с безразличием взирал столько лет на слепую птичку в клетке, но с губ срывается лишь ласковое и тихое:
[indent] – Ты ведь и так поймёшь, когда я захочу кончить, правда?..
[indent] Голос его звучит слишком наивно и невинно, совершенная противоположность тому, что он вытворяет, скрестив вновь щиколотки на пояснице Ру, не желая выпускать из своих объятий. Теперь пальцы рассматривают его спину, его напружинившийся хребет, колышки косточек широко развёрнутых плеч и ложбинку позвоночного столба, с обеих сторон ограниченную надувшимися напряжёнными магистралями мышц. Красивые симметричные гребни лопаток, лёгкая испарина ближе к пояснице, нежность, аж, какая нежность идеальной подтянутой кожи, которую теперь Хёд исследовал всей поверхностью ладони. Она скользит ниже, к бёдрам, на которых парень лежал своей задницей, и чувствует резинку ткани, кажется, чулочной – так красиво!.. Чувство, что вся кровь вдруг отливает от головы, чтобы устремится вниз, к той оголтелой горючей пульсации, к тому знойному любовному воспалению, которое культивирует своими волшебными движениями Ру – Хёд чувствует, что долго он не продержится и Ру, должно быть, чувствует это тоже.
[indent] – Всё так… Я – Хёд, а ты – мой Ру… – как заколдованный, прерываясь на сиплые короткие глотки раскалившегося воздуха, тихо говорит он, сладко ёжась от короткой щекотки губ Ру у него на мочке, но коротко замирает, когда неожиданно слышит вопрос, наполненный беспокойством.
[indent] – М-м, – поджимая губы, как нашкодивший ребёнок, торопливо отрицает Хёд, мотнув головой, но тут же понимает, как это было глупо – он обнимает Ру сильнее, стискивая в своих объятиях крепче, становясь теперь его доспехом, его мягкой скорлупой, желая кануть в этих объятиях и не покидать их больше никогда, становясь чужим сердцем, и за долю секунды до разрядки подаётся вперёд, чтобы утопить свой сладостный стон в чужих губах, пока извергается в кулак Ру. Всё нутро инстинктивно сокращается, прерывисто стискивая член Минору внутри, и Хёд не может понять, падает ли он в бездну, висит ли в космосе или, может, только что он занимался любовью со своим милым другом в тёплой прозрачной воде, неподалёку от аккуратной молоденькой сакуры, в сени которой они оставили свою одежду со всеми своими званиями и навязанными условностями, чтобы почувствовать друг друга целиком.
[nick]Horas Macbeth[/nick][status]с широко закрытыми глазами[/status][icon]https://64.media.tumblr.com/874cec71133ac16ce0f37ed04468d616/9ef70861b8a64833-c8/s1280x1920/3cddad3c989cad3ca0eab7459d48327c3473e188.jpg[/icon][lz]<br><center><div class="name a"><a href="http://hellside.rusff.me/viewtopic.php?id=25#p5794">Хорас Макбет, 17</a></div><div class="nameb">аналитизм</div>все парализованные любят ушами, глухие - глазами, а слепые - <a href="http://hellside.rusff.me/viewtopic.php?id=25#p5777">на ощупь</a></center>[/lz]