Что-то подсказывает Торону, что так просто его задницу сегодня никуда от себя не отпустят, и если кто-нибудь другой содрогнулся бы в страхе от этих мыслей и крепче стиснул булки, то Торона это знание, наоборот, лишь сильнее распаляет. Он счастлив хотя бы от того, что нравится Максу как сексуальный объект, хоть он и чувствует под слоистым рассыпчатым, словно слоёный торт со сладкой ромовой пропиткой, глубокое особенное чувство, состоящее из множества кусочков: уважение, интерес, заинтригованность и восхищение. Очень важный фундамент для таких крепких чувств, какие расцвели в Тороне буйным диким садом, стоило лишь последней важной составляющей встать на своё место – он лишь увидел Макса, почувствовал его сердцебиение, и все корни, все набухшие бутоны зашевелились и взорвались неожиданным пахучим фейерверком; и Торон пропал, без оглядки влюбившись. Может, Макс не чувствует того же самого, но Торон точно знает, что мужчине сейчас невероятно хорошо и он явно не намерен останавливаться на достигнутом уровне их отношений – только поясница чуть ноет, прося немного сменить положение. Несбё уговаривает лёгкие болевые позывы заткнуться, пока они с детективом оба не кончат, а там уже можно будет думать о смене обстановки для продолжения банкета…
[indent] – Хочу видеть… Твоё лицо, пока ты кончаешь… – усмехается Торон, отрываясь от чужой шеи и сокращая внутренние мышцы на каждое поступательное движение, таким образом, дополнительно лаская Макса, обеспечивая новые пульсирующие ощущения.
[indent] – Ты прекрасен… – выдыхает восторженно Несбё, видя плотоядность Макса, мешающуюся с юношеской лёгкой беспечностью – так странно и так радостно видеть его таким, наконец, расслабленным посреди этого затянувшегося марафона-погони за неуловимыми преступниками. Пускай они хотя бы на сегодня провалятся в Ад, пока они вместе плещутся на раскалённых волнах, совсем не боясь сгореть – отчего-то открывшиеся внутренние ресурсы кажутся бесконечными, пока Макс рядом, и лишь поясница снова легонько и неуверенно отзывается нытьём. Ничего серьёзного, срыв спины ему не обеспечен, Торон временами тягает железо и бегает по утрам, но столь интенсивная и резкая нагрузка может доставить некоторые неудобства… Можно ли принять здесь тёплую ванну вдвоём?
[indent] – Какое… Условие?.. – выдыхает в воздух Торон, плавясь от россыпи частых поцелуев на его груди, шее и подбородке, и улыбка сама собой опадает с его лица – он слышит, что Макс предельно серьёзен, а потому обращается в слух. Последовавшие слова отчего-то заставляют трепетать и Торон не сразу понимает, отчего – мурашки бегут по его хребту торопливым муравьиным роем, пока внутри сердце разрывалось от нежности, грусти и предчувствия чего-то страшного. Нет, он не хочет, чтобы что-то их разлучило – и смерть в том числе – но ему становится жутко от одной только мысли, что с Максом что-то случится страшное и непоправимое, а он ничего не сможет с этим сделать. Боль моральная выливается болью физической, когда Макс впивается зубами в его многострадальную губу, которая толком не успела затянуться, и маленькая кровавая ниточка катится вниз по подбородку.
[indent] – Ты боишься потерять меня?.. – выдыхает на грани слуха Торон, ничуть не замедляясь, а, наоборот, подводя их обоих к краю нового оргазма. Он прислоняется своим лбом ко лбу Макса, чувствуя своими губами его дыхание, пока сердце грозилось проломить его грудную клетку – нет, после этого раза точно надо будет взять перерыв.
[indent] – Я не сделаю ничего, чтобы позволить этим ублюдкам встать между нами… Кажется, они только этого и хотят, но… Но если хоть волос упадёт с твоей головы… Ах-х-х! – мужчина удерживается, чувствуя, как новая волна оргазма оказывается на подходе, и на пару мгновений замирает, ловя взгляд Макса своим, наполненным абсолютной решительной одержимостью.
[indent] – Я сотру кого угодно в порошок, – и в этом утробном рыке нет ни капли бахвальства – в руках младшего из Несбё хранится, действительно, недооценённый потенциал.

***
Глаза доверчиво закрываются, губы заколдовано говорят, точно сами собой, тихое “хорошо”, и, словно нерушимой печатью на контракте с дьяволом, их скрепляют долгим чувственным поцелуем. Ах, какой же это поцелуй – его первый и настоящий, случившийся только сейчас, на пороге семнадцатилетия, с парнем, которого Хорас будто бы знает целую вечность, ведь ему так хочется доверять! Хочется вверить себя в эти чуткие красивые руки, бывшие так близко к его бесполезным блёклым глазам, не способным ни к чему, кроме как глупыми кукольными стекляшками взирать на мир без всякой надежды однажды его увидеть – никто ещё с таким вниманием не относился ни к нему, ни к его зрению, на которое все давно махнули рукой, даже Торон. Но не Ру. И пока его руки были сверху, другая пара рук, принадлежащая Ри, неожиданно юрко стягивает с ног парня и штаны, и боксеры, отчего Хорас легонько мычит в рот Минору от удовольствия и свободы – странная мысль, что это лишь пара щупалец целующего его юноши сняла с него всё лишнее, мелькает в голове и Хорас принимает её как нечто должное. От этого вдруг становится свободно, как будто он вспоминает что-то давно забытое, и руки расслабляются, одна из который послушно и легко укладывается Ру на поясницу – другая же, решив взять со своей близняшки пример, тянется туда, где чувствовался нетерпеливый жар тела Ри, чтобы нырнуть под ткань его домашней одежды и дотронуться до его члена, отвечая взаимностью на его старательные ласки.
[indent] Хорас также чувствует член Ру через одежду и думает, что мальчишки идеальны – вот бы взяться за каждый напряжённый орган обеими руками и ласкать так, как он бы ласкал самого себя, с той же отдачей и нежностью, ускоряющейся тогда, когда характерная пульсация проносится по пещеристому телу. Он тонет в удовольствии, которое испытывают близнецы; он тихонько стонет от удовольствия, которое близнецы доставляют ему, и всё это видится совершенным симбиозом, что, кажется, не должен теперь никогда кончаться; он думает, что если ему не дадут немного отдохнуть, он кончит от этих новых невероятных ощущений. И, словно Ру способен слышать его мысли, он разрывает глубокий мягкий поцелуй, от которого голова шла кругом, и разрешает открыть глаза.
[indent] Внутри что-то с лёгким страхом обрывается – Хорас затаил дыхание, напротив, зажмурившись, но боялся вовсе не того, что он сможет что-то увидеть, наоборот – он боялся, что услышит лишь треск разбивающейся надежды на относительно нормальное самостоятельное существование. И, когда доля мгновения неприлично растягивается, Хорас, наконец, открывает глаза – и дрожаще всхлипывает. Он видит – мутновато и расплывчато, словно красно-чёрный мир вокруг был написан акварелью, но, чёрт возьми, он видит! Видит белоснежные овалы красивых утончённых лиц Ру и Ри, и не может ничего сказать, только и делая, что хватая губами воздух – такое происходит не каждый день. Это восторг на грани с сердечным приступом, какой испытывает человек, внезапно поднявшийся с инвалидного кресла – и всё же, Хорас нащупывает то, что он может и действительно хочет сказать прямо сейчас.
[indent] – Вы… Вы прекрасны… – его голос словно двоится, смешиваясь с хриплым загнанным голосом Торона, но тот звучит лишь у него в голове – отчего-то Хорас понимает это совершенно точно.

Сомнение и отрицание плещутся в чужой опьянённой голове, борясь с другими, совсем полярными эмоциями – со страхом, из которого вырастает немое робкое согласие, зелёное и хрупкое, как усик проросшей пшеницы. Торон готов холить и лелеять это согласие с той лишь разницей, что в качестве удобрения собирается использовать свою пылкую любовь, внимательность и терпеливость – Максвелл Рид необычный мужчина, Торон с этим давным-давно согласился, и теперь упивается этой его уникальностью. Всё, начиная его именем, сухо напечатанном в удостоверении личности тёмными чернилами, до его скрытых эмоций, которые впрыскиваются в мозг Торона сладким нектаром, вызывает восторг и обожание, из-за которых его тело перестаёт чувствовать хоть что-то, похожее на боль и тоску. Мерзотный страх отступает, когда уверенность в собственных действиях завладевает мужчиной – он не собирается глупо подставляться под чужие выстрелы, тем более, что ему, действительно, есть, ради кого жить хотя бы лишние пять лет, пока Хорас не подрастёт и не встанет на ноги. Торон знает и чувствует, что Макс его не любит – по крайней мере, не в том разрезе, в котором видит и чувствует любовь своим больным сознанием Несбё – но слова детектива ясно дают понять ему, что Максу не наплевать. А для Торона, выросшего в отторжении и неприязни к его персоне просто по праву рождения, это дорогого стоит.
[indent] Мужчина запускает чистую пятерню в волосы Макса на затылке, облизывая свои губы и чувствуя железистый вкус, утекающий алой ленточкой к подбородку, где и скапливается рубиновой градиной, пока детектив топит свои чувства, припав ртом к груди Торона. Он ловит себя на мысли, что задержал дыхание, пока слушал всё, что говорит ему мужчина, ловя каждое слово и интонацию – и лишь приказное “не смей!” пробивают эту углекислую плотину, отчего Торон на мгновение давится воздухом, коротко постанывая. Ему хочется петь как соловей и порхать как бабочка от мысли, что Макс испытывает к нему что-то настолько серьёзное, что не даст ему переступить через очередной труп в его жизни, забыв на следующий день, как того звали – из-за этого сдерживать новый оргазм становится всё сложнее, хоть мужчина и желал сперва увидеть, как закрываются от удовольствия глаза его любимого детектива, как его красивые припухшие губы приоткрываются в беззвучном стоне, как смягчаются черты такого вечно напряжённого и серьёзного лица. Но он ничего не может с собой поделать, когда Макс, властно и быстро насаживая Торона на свой член, вдруг называет его по имени.
[indent] – Макс! А-х-х-х блять! – не в состоянии и дальше сдерживаться, надсадно стонет-кричит Торон, утыкаясь губами мужчине в висок – и на этот раз обильно выстреливает спермой Максу на грудь. Опять он не увидел чужой красивый оргазм, что означает лишь то, что их ночь, определённо, ещё даже не думает заканчиваться.
[indent] – Хочу в горячее джакузи… И литр холодной воды… – измождённо и загнанно, но крайне довольно выдыхает Торон, тем не менее, продолжая своё движение, пока Макс не изольётся в него новой порцией семени.

***
Его мозг как будто начинает работать более усиленно, обрабатывая входящую информацию через новый орган чувств, отчего чужие мысли и эмоции, а также точки зрения проникают в его сознание напрямую. Он видит чужими парами глаз, одна из которых как будто чем-то замутняется – так странно, разве, у Ру тоже плохое зрение? Расплывчатые дымчатые образы чужой внешности с очень условными и почти невидимыми очертаниями становятся немного чётче, как если бы он смотрел глазами Ри на лицо его брата. Он ухватывается за разрозненные тонкие черты в чужой памяти – красивые мягкие губы, лисий разрез глаз, пушистые ресницы и тёмные, как сама ночь, волосы; он видит даже самого себя чужими глазами – красный, как рак, с белёсыми прозрачными, точно паучьи тенёты, волосами, разметавшимися по подушке, задравшаяся футболка, открывающая плоский крепкий живот. Не так уж и впечатляюще по сравнению с телом Торона, который постоянно брал младшего брата с собой на прогулки и давал ему лёгкие нагрузки в домашнем тренажёрном зале, чтобы поддерживать здоровье и красоту в его медленно увядающем теле – но он понимает, что мальчикам нравится то, что они видят. Тогда, когда чужой взгляд опускается ниже, туда, где чуть заметной влажностью пунцовела головка его члена, Хорас смущённо жмурится и обрубает каналы связи с чужими мозгами – в конце концов, подглядывать невежливо.
[indent] – Я… Я бы очень хотел, но это не моя основная проблема… – совсем тихо отвечает Хорас, решив, что сообщит о том, что медленно гибнет, и что мёртвому телу не понадобится стопроцентное зрение, позже. Он тянется своими руками к талиям парней, мягко укладывая свои пальцы поверх крепких и юных красивых изгибов под тканями одежд, будто пытался отвлечь их от этой темы – ведь, в действительности, у него в голове вертелся насущный вопрос, как Ру вообще смог этого добиться, пока ведущие норвежские офтальмологи лишь разводили руками?
[indent] Ри будто бы отвечает на его не озвученный вопрос – да, его младший брат, действительно, настоящий волшебник, иначе, как магией, это не назвать. Впрочем, они с Тороном тоже далеко не самые обычные люди, которые могут общаться друг с другом на тонком эмоциональном уровне без всяких слов – Хорас всегда чувствует, как больно его брату, когда отец его избивает, даже если это происходит на другом конце особняка. Может, он тоже однажды сможет продемонстрировать своё волшебство, но на данный момент у них троих есть дела поважнее…
[indent] – Как именно приласкать? И… Что это?.. – озадаченно сведя вместе белёсые брови, спрашивает Хорас и инстинктивно щурится, пытаясь увидеть, что Ру достал из-под подушки и теперь держал в руках.
[indent] – Ты что, подготовился? – смущённо спрашивает Хорас, не скрывая своего удивления – неужели Ру предчувствовал их будущую встречу?

Отредактировано Torkel Kittelsen (15.04.2023 16:23:06)

Поцелуй жжётся на потрескавшихся окровавленных губах, будто накрашенных тёмно-терракотовым пигментом, ссыхающимся от их с Максом взаимного притягательного жара – наверное, можно решить, что Торона так выворачивает наизнанку неземным удовольствием оттого, что оргазм от анальной стимуляции всегда ярче и мощнее по сравнению с обычным, но мужчина убеждён, что если бы не Макс, не знать бы ему этого земного рая. Наслаждение разливается по его телу гормональными толчками – в разрезе органической химии их связь можно очень легко записать в сухую, толком ничего не говорящую формулу, свести к многоступенчатым реакциям клеточной биологии, ведь так привык делать Торон, когда речь шла о человеческих чувствах, но сейчас вся его академическая спесь облупляется и опадает сухими хлопьями.
[indent] Здесь и сейчас между ними горячо и мокро – ему хочется извиниться за испорченную футболку, но слова застревают поперёк глотки, когда Несбё видит, как Макс, словно продираясь сквозь загустевший воздушный кисель, откидывается на унитазный бачок, и спустя доли мгновений кончает, изливаясь глубоко внутрь того, кто ещё совсем недавно был для него просто ещё одним коллегой. Бесцветным планктоном из среды сельской криминалистики, стоящим, может, совсем немного выше остальных ввиду своей нетривиальной специальности – работа со смертью всегда, так или иначе, становилась своеобразной меткой на личности всякого человека. Оттого ещё приятнее становится от мысли, что Макс выбрал его, разглядел среди ряда прочих коллег, и прямо сейчас наполняет его второй порцией спермы.
[indent] Торон тяжело и блаженно дышит, глядя на то, как меняется лицо Макса в этот сладкий момент – старается тщательно запомнить каждую изменившуюся черту, каждую линию, каждый оттенок эмоций, отразившихся в чуть приоткрытых губах, блестящих глазах, раздувшихся от нехватки воздуха крыльях носа; какой же он красивый… Чувства его захватывают, Торону хочется пустить крупные слёзы наружу, как если бы слушал неизданную симфонию давно погибшего композитора, или имел честь наблюдать скульптуру искусной работы – но он лишь шумно шмыгает носом, вдыхая в такт с Максом, когда тот снова льнёт к груди Несбё, и, наконец, снова дробно выдыхает, стискивая его в своих объятиях. Хочется так и сидеть, не говоря ни слова, ощущая постепенно сходящую на нет пульсацию члена Макса внутри, но мужчина снова говорит и Торон с чуть заметным удивлением выдыхает – это не первый раз, когда он может предугадать чужие намерения и желания, но в случае с Максом он испытывает за себя какую-то особенную гордость. И здесь он смог стать для своего мужчины особенным – это знание мёдом обволакивает сердце.
[indent] – Может, я умею читать мысли, хм? – улыбается он, собираясь склониться ниже к лицу Макса, чтобы украсть у него очередной, но не последний за сегодняшний вечер поцелуй, но вдруг замечает, как тот расширяет в удивлении глаза, смотря Торону куда-то за плечо – как будто видит то, чего быть в этой комнате сейчас не должно.
[indent] – Что?.. – озадаченно сведя брови к переносице, спрашивает мужчина, и собирается уже неповоротливо оглянуться через плечо туда же, куда сейчас смотрит Макс, но сделать этого не успевает – его расторопность после двойной порции секса с самым восхитительным в его жизни мужчиной находится где-то в районе плинтуса – ведь детектив с неожиданной силой и ловкостью вдруг сначала снимает Торона со своего члена, а после, поднимаясь на ноги, перекидывает его себе через плечо. Хочется воскликнуть “Ну нихера себе!”, ведь Макс хоть и был крепким и сильным мужчиной, но явно не в той же весовой категории, что и сам Торон, а сейчас он носит его, точно пушинку, принцессу или трофейного зверя, которого самое время утащить в свою пещеру. Он не знает, куда Макс его несёт, но ему и не слишком любопытно – он бы пошёл со своим любимым детективом хоть в Ад, лишь бы не расставаться с ним. Лишь смущение заставляет чуть вскинуться, упираясь руками в чужую спину – плечо Макса врезается Торону в живот и вся сперма, что сейчас была внутри него, выливается густыми толчками наружу, стекая по ногам и пачкая всё вокруг; твою ж мать, как неловко! Но Макс или не заметил этой оплошности, или не придал ей такого большого значения, какое ей придал Торон – наверное, глупо с его стороны жеманничать, особенно после того, как у них было два подхода страстного траха прямо на туалетной крышке в чужом доме.
[indent] Не имея понятия, куда его несут, Торон думает, что сейчас должно произойти столкновение его голой задницы с кафельной стеной, однако, он слышит лишь щелчок дверного замка и журчащее бульканье, а в нос просачивается мягкий цветочный аромат – действительно, какого чёрта здесь происходит? Их с Максом окутывает интимный полумрак, разбавленный сиянием заплясавших от волнения в воздухе огоньков свечей, и множащиеся под влиянием здравого смысла и логики вопросы вдруг замирают и сворачиваются, словно под давлением некоей невидимой силы – так происходит во снах, когда любая фантасмагория вдруг становится нормальной и естественной. Торону вдруг становится всё равно на внезапно поменявшуюся планировку здания, всё равно на то, что их могут услышать дети, всё равно на что угодно, что не касается его Макса – и когда тот снова ставит норвежца на ноги, тот торопится припасть к любимым губам в мягком, но недолгом поцелуе. Тело отзывается лёгким нытьём, особенно задница, пылающая наливной болью, но от неё становится парадоксально приятно – хочется, чтобы Макс снова надавил на свежие кровоподтёки, вызывая ещё большую пульсацию, но Торон чуть отстраняется, улыбаясь возлюбленному.
[indent] – Вы отлично потрудились, детектив, – игриво скатываясь во флиртующий официоз, обращается Торон к возлюбленному на “вы”, – можно и расслабиться. Моё предложение о массаже всё ещё в силе!
[indent] И Торон перекидывает сначала одну длинную крепкую ногу через алый борт размеренно булькающего джакузи, затем другую, чтобы опуститься в мягкую воду, тут же расслабляюще подействовавшую на натруженные мышцы. Прислоняясь спиной к одной из специальных выемок, Торон подхватывает чуть намокшие волосы и стягивает в высокий пучок почти на макушке головы с помощью резинки, всё это время болтавшейся на запястье.
[indent] – Запрыгивай ко мне. У тебя мышцы как камни, надо бы их промять, – с чуть большей серьёзностью говорит Торон, чувствуя, как расслабляется и сам не только телом, но и душой. Нет страха, нет виновности и стыда за себя – только удовольствие и свобода, которую ему дарит одна только возможность быть со своим удивительным мужчиной, позволяющим себя любить.

***
В голове вновь поднимается цунами из целой кучи вопросов – как они это сделали, а, главное, зачем? Сверхчувствительность к окружающему миру, выработавшаяся в Хорасе из-за отсутствия одного из ведущих органов чувств, никуда не девается – парень ощущает ещё острее, как крепко взаимосвязаны братья, как будто бы даже видя осязаемые ниточки, которыми мальчики были сплетены; они могут растягиваться, может, даже немного истончаться, но они не исчезают насовсем, так и оставаясь чем-то вроде вибрирующих каналов, по которым текла общая на двоих духовная сила. Хорас воспринимал это именно так, теперь в состоянии видеть по-настоящему, а не довольствуясь лишь прикосновениями и украденными из чужих голов впечатлениями – всё равно, что смотреть на картинки окружающего мира, сидючи в непроницаемом бункере, или читать о вкусе изысканных блюд, при этом питаясь одними только холодными консервами. Всё это – лишь суррогат жизни; признаться честно, как только Хорасу было объявлено о его диагнозе, в нём поселилась стойкая мысль, что ему вообще не суждено жить. Что его появление на свет – просто случайность, кем-то допущенная свыше оплошность, и только Торон был готов поспорить с этим аргументом, изрядно расстраиваясь и отчасти даже свирепея, когда чувствовал подобные настроения в своём младшем брате; Торон страшен в гневе, но Хорас всегда чувствовал, что гнев этот направлен совсем не на него. Он не боится брата, но иногда очень боится за него – а теперь он понимает, что ему страшно за мальчиков, которые оказались так добры к нему.
[indent] Привязываться к кому-то, кто умирает – дрянная идея. Он помнит, как в отчаянии Торон разнёс свою мансарду, когда они получили анализы Хораса – грохот стоял ужасный, а потом всё внезапно улеглось, только подавляемые всхлипы звучали ещё некоторое время посреди этой звенящей тишины, пока всё совсем не стихло до самой ночи. Ему так не хочется, чтобы Ру и Ри тоже было больно, но Хорас понятия не имеет, какие подобрать слова и что сказать в такой особенный интимный момент, хоть и понимает как никогда остро, что нужно рассказать всё как можно скорее – но указательный палец Минору соскальзывает с его губ, чтобы на его месте оказались уже чужие губы; и парень снова тонет в прекрасном глубоком поцелуе. Он думает, как бы было хорошо, если бы он не был болен и так безнадёжно слеп всё это время – думает, что хотел бы стать отличным другом и, чем чёрт не шутит, любящим парнем – и в этот самый момент, пока его губы пылают от чуть влажных неторопливых ласк, он чувствует, как что-то неотвратимо меняется в его теле.
[indent] Что-то, что было его неотъемлемой частью – вредящей, гнилой, причиняющей страдания – вдруг отсекается планомерными взмахами невидимого скальпеля. Внутри его костей как будто щекотно, и прежняя неописуемая тяжесть выходит из них, устремляясь вверх, к мягким нетерпеливым губам, чтобы и вовсе покинуть его тело – неужели, это то, о чём он только что думал? Чего так страстно желал, когда Торон обнимал его, беспомощно перебирая варианты, что они вместе могут сделать, прекрасно понимая, что ни один из предпринятых шагов не будет панацеей и чудес не существует. Но здесь и сейчас близнецы доказывали, что существуют и ещё как – в голове заметно проясняется, Хорас чувствует, как шматки болезненной энергии циркулируют дальше, передаваясь по эфемерным надувшимся каналам Ри, чтобы внезапно… Исчезнуть. Раствориться, будто они никогда не существовали. И когда поцелуй заканчивается, а Хорас вновь распахивает глаза, он вдруг понимает, что видит настолько отчётливо, насколько отчётлив был мир сам по себе. Он видит.
[indent] – Нихера… – ощущая абсолютный шок и непонимание, что с ним произошло, выругивается он, чтобы тут же плотно прижать обе ладони к губам, не позволяя никаким дурацким словам сломать тонкую трепетную атмосферу между ним и мальчиками. Чувствует лишь, как эмоции выливаются наружу в другом эквиваленте – слёзы крупными неудержимыми градинами катятся с кромок нижних век, белёсые ресницы слипаются, а сам Хорас тяжело дышит, подавляя всхлипы счастья. И даже если это не навсегда, он готов потерять сознание только от того, что у него есть возможность прикоснуться к чему-то, что принято называть “нормальной жизнью”. У него не находится слов, только глухое хныканье невероятного восторга и облегчения, а ещё невыразимой благодарности, для которой не изобрели ещё слов ни в одном из языков. И всё же, чтобы показать, что он нисколько не расстроен, а очень даже наоборот, Хорас отнимает руки от рта и тихонько шепчет:
[indent] – Спасибо…
[indent] Руки опускаются ниже, пытаясь нащупать в красноватом полумраке бёдра обоих мальчиков и забраться под их домашнюю одежду, желая доставить удовольствие обоим и, таким образом, выразить не только свою признательность, но и невероятную симпатию. Как же ему повезло!..

Даже если бы мужчину пришлось уговаривать, Торону думается, что он бы всё равно неминуемо добился своего. Как добивался и продолжает добиваться, утягивая Макса всё глубже в пенящуюся пучину своей дикой потусторонней любви – отчего-то ему кажется, что его чувства рождены не банальным психическим расстройством, расцвётшим на фоне трудного детства и тотальной нелюбви, но чем-то ещё; как будто Торон всегда любил Макса, просто не подозревал об этом, пока его не встретил. Отсюда, должно быть, и растут ноги его маниакальной уверенности в своих эмоциях по отношению к детективу Риду и фантастическое чувство предопределённости их удивительной встречи – им, действительно, не понадобилось много времени, чтобы найти общий язык, хоть они толком друг друга и не знали. Впрочем, Торон, начитавшись кучу газетных вырезок и фрагментов из интервью, был уверен, что знает Макса как облупленного – наверняка, это лишь игра его воображения, но, чёрт возьми, как же ладно она накладывается на то, что между ними происходит!
[indent] Довольная и чуть коварная улыбка рисуется на разрумянившемся от тепла лице Торона – он чуть разводит ноги в стороны, наблюдая за тем, как его любимый мужчина стягивает с себя футболку, блестящую свежим пятном спермы, и прикусывает губу от вида перекатывающихся под мраморной кожей натруженных мышц. Где-то внизу живота совсем лениво и непритязательно отзывается призрак вожделения – Торон без ума от внешности Макса, но это далеко не самое главное, что в нём мужчину так покорило. Особенная связь, которую он так остро ощутил, с каждой проведённой вместе минутой крепла – а теперь ей необходимо было немного времени, чтобы хорошенько настояться. Чуть сильнее вдавливаясь спиной в стенку просторного джакузи, как бы демонстрируя, что Торон ждёт Макса, он разводит в стороны руки в приглашающем жесте, как совсем недавно сделал детектив, наконец, разрешая покататься на своём члене.
[indent] – Давай-ка посмотрим… – с чуть большей профессиональной задумчивостью говорит мужчина, когда Макс оказывается спиной к нему, демонстрируя помимо своего красивого мышечного рельефа ещё и татуировочную незаконченную роспись.
[indent] – Вот здесь… Хорошо, начнём отсюда… – пространно болтая с самим собой, Торон проводит пальцами по мышечным связкам и перекрестьям, прощупывая основные точки гипертонуса, словно изучал меридианы на видимой только ему карте. Работы тут непаханое поле, одним коротким сеансом расслабляющего массажа тут так сразу не помочь, но Торон попытается хотя бы доставить как можно больше удовольствия. И начинает он расслабления трапециевидных мышц, напряжённо пружинящих в переходе от плеча к шее.
[indent] – Будь я твоим лечащим врачом, назначил бы целый курс массажа, – мягко говорит он, проводя с усилием большими пальцами вдоль плеч, вытягивая мышечные волокна.
[indent] – Красивая татуировка… Она не закончена? – издалека спрашивает Торон, хоть и понимает, откуда именно она взялась и что стоит за её историей – так ненавязчиво ему хотелось узнать о своём любимом мужчине ещё больше. Большие пальцы перебегают ниже по связкам по обе стороны от позвоночника проминая осторожно и постепенно, пока что не пытаясь добраться до более глубоких слоёв.

***
Хочется понежничать, хоть парень и не знает даже, как – он лишь вспоминает, как в особенно тёмные свои ночи Торон обнимал его, соглашаясь поспать с ним, и гладил по волосам. В его действиях никогда не было никакого сексуального подтекста, но так вышло, что старший брат оказался единственным человеком, который хоть как-то мог научить его основам человеческой любви и ласки. Его брат очень ласков и он умеет любить, как никто – Хорас чувствовал, как у старшего разрывается на куски сердечная мышца всякий раз, когда его мысли обращались к детективу Риду, и как ему больно от одной только идеи, что Хораса больше не будет рядом; и теперь он пытается перенаправить чужой полученный опыт на мальчиков, которые так неоценимо ему помогли. Которые нравятся ему всё сильнее, парадоксально обретая всё больше признаков слияния в одну полноценную личность.
[indent] Вот только Ру не даёт приласкать – убегает от него, не подпуская ближе к мягкому наливному теплу в районе своего паха, будто превращаясь в игривый мифический туман, словно юный фавн или принц фей из сказки. Ри же пересаживается выше на живот, отчего в паху снова сворачивается тугой узелок желания – будь Хорас наедине с собой, он бы давно уже поспешил убежать в уборную, чтобы там при помощи кулака снять скопившееся напряжение, но здесь он отчего-то совсем не торопится. Мысли сами собой вдруг уносятся вниз на первый этаж, к Торону и его мужчине, которого Хорасу теперь не терпелось увидеть самостоятельно – всё-таки, ему страшно любопытно, с кем теперь встречается его старший брат – и он чувствует мягкую силу в чужих руках, размеренную, чуть усталую нежность, которая зиждется в руках, совершающих массирующие движения поверх бархатной красивой кожи… Обрывая зыбкий контакт с сознанием Торона, Хорас прикрывает глаза, решая плыть по течению, которое ему подсказал чужой эмоциональный фон, и вновь запускает руки под одежду Ри – на этот раз обе – чтобы огладить оба бедра и подняться к ягодицам, пока вдруг не чувствует прохладную влагу между…
[indent] – Ах-х-х ой! – густо краснея, одновременно и удивлённо, и смущённо шумно выдохнул Хорас, интуитивно отводя одну ногу в сторону, пока другую ласково нежил умелый рот Ру. Сгибает её в колене, раскрываясь как можно сильнее перед парнем, но с губ не успевает сорваться ещё несколько компрометирующих стонов, поскольку к ним легонько прижались губы Ри. Они одновременно жарко выдыхают, когда их чувствительные места соприкасаются, и Хорас, на лету ловя все умелые действия, которые с ним сейчас проворачивает Ру, чуть отводит голову в сторону, чтобы хорошенько облизать свои пальцы – тратить время на просьбу, чтобы Ру поделился смазкой, сейчас не очень хотелось. И хоть ощущение того, как его член упирается Ри между ягодиц, было очень приятным, Хорас не торопится и протягивает только увлажнённые пальцы к чуть сокращающемуся заднему проходу парня.
[indent] – Иди к нам… – только и успевает выдохнуть Хорас перед тем, как нырнуть в не очень умелый, но старательный поцелуй с Минори, пока его средний палец, вторя действиям Минору, то оглаживал колечко мышц снаружи, то проникал дразняще внутрь.

Ну, разумеется – думается Торону – у детектива Рида найдётся время на что угодно, что касается работы, пока его тело медленно и незаметно даёт сбой то тут, то там. Не то что бы Торон был образчиком заботы о себе – банальную диспансеризацию он проходит лишь по долгу службы, а хорошего спортивного массажиста не навещал уже чёрт знает сколько, стараясь справляться с напряжением и болями при помощи физкультуры и плавания, но тем не менее, с мягкой улыбкой покачивает головой. Ничего, работа, как показывает практика, никуда не убегает, обычно, её только прибавляется и не всегда спешка способна хоть как-то на это повлиять – и всё-таки, похоже, что само провидение подбросило Максу Торона Несбё не только в качестве коллеги, но и преданного любовника. Придерживая мужчину одной рукой за правое плечо, чувствуя, как растекается тёплое ощущение уюта от понимания, что Макс хочет держать Торона к себе ближе, а потому прижимает к себе его за лодыжки, Несбё осторожно растирает мышцы спины, с нажимом проводя по направлению рёбер от центра позвоночника к бокам, вытягивая натруженные связки.
[indent] – Значит, его тебе буду делать я после смен… Так просто я это теперь не оставлю. И не волнуйся, у меня есть диплом о квалификации, – с лёгкими задержками говорит Торон, пропуская в воздух едва слышное пыхтение – всё-таки, массаж является делом довольно энергозатратным, но на Макса у него всегда найдутся силы. Ему хочется, чтобы тот научился как следует расслабляться не только душой, но и телом, чтобы он мог испытывать небывалую лёгкость, чтобы плечи не сковывала фантомная тяжесть неразрешённых дел. Работа была его незаметным палачом, который давит на мозг, пока мозг сковывает тело, и так по кругу. Ничего, решает Торон – он позаботится о своём любимом детективе.
[indent] – Та самая, что у тебя на спине… Красивая, такой тонкий месяц – напоминает тебя, – с лёгкой пространной улыбкой отвечает Торон чуть затуманенным голосом, будто был не просто пьян, а пребывал под действием седативных препаратов – он как будто пытается что-то вспомнить, ухватиться за мелькнувший в голове серебристый образ, за соцветия паучьих лилий, но они смазываются, чтобы исчезнуть совсем. Торон, тем временем, переходит с разогревающим смягчающим массажем на другую часть чужой спины.

***
Наверное, это вопиющее расточительство, так отчаянно жмуриться и закатывать зрячие глаза тогда, когда они так внезапно и волшебно обрели полную способность видеть, но Хорас ничего не может с собой поделать, предпочитая полностью утопать в непривычных ощущениях, отражающихся во всех рецепторах. Он так хочет, чтобы Ру к ним присоединился, хоть и понятия пока не имеет, в каком именно качестве, но парню кажется, что так будет правильно и естественно – так он будет заниматься любовью с цельным человеком, ведь прямо сейчас он чувствует обоих мальчиков как внезапно разделившегося на две похожие, но не идентичные части духа. Они вдруг ощущаются такими эфемерными, будто сотканными из чистой энергии, от которой кожа его горит, а между ног становится почти больно, и Хорас погружается ещё сильнее в это невероятное чувство, будто всё, что с ним сейчас происходит – невероятный, сладкий и самый счастливый в его жизни сон.
[indent] Парень тискает Ри за одну ягодицу, отводя её в сторону, прибавляя к своему среднему пальцу и второй – точно также как это делает с ним Ру. Внутри сладко и приятно, мышцы хоть поначалу и сопротивляются вторжению, благодаря умелой работе растягиваются и успокаиваются, будто готовые принять в себя нечто больше… И, судя по тому, как Ри до этого потирался своим колечком мышц о член Хораса – мимолётно и как будто случайно, но всё же так, что это вызвало весьма недвусмысленную реакцию – он понимал, что этим большим обещал стать член самого Ру. Может, потому он так и не торопится – нежничает, вероятно, даже в ущерб себе и своему удовольствию, чтобы Хорасу было хорошо? От этой мысли становится вдруг очень нежно и приятно на душе, и эти чувства внезапно взрываются новым невероятным удовольствием – Хорас глухо стонет в губы Ри, чуть шире открывая рот, когда до него доходит, что Ру взял его член в свой рот. Мурашки остаточным побегом растекаются по внутренней стороне бедра, напоминая о присутствовавших там только что красивых губах.
[indent] – Вы… Такие потрясные… Ах-х-х… – и он вновь привлекает Ри к себе, чтобы поцеловать, запустив пальцы ему в волосы. Впрочем, надолго они там не задерживаются, поскольку они юрко перебегают на край домашней одежды, чтобы оттянуть её и обнажить мужающее белоснежное плечо парня. А после поцеловать и его тоже, оставляя неаккуратный засос, повторившийся уже у мальчика на шее.

Отредактировано Torkel Kittelsen (21.04.2023 01:16:28)

Тихий восторг вновь просыпается посреди ромашкового поля успокоившейся души Торона – такой сдержанный и сухой детектив Рид, с завидным талантом изображающий канцелярскую крысу при свете дня и трезвости памяти, раскрывается всё больше с новой стороны; похоже, с той самой, какая в нём взращивалась с молочных зубов. От подобных установок никуда не деться, широко известный в узких кругах психиатр даже говорил, что сможет прочесть всю будущую жизнь человека по первым пяти годам из досье его жизни, и, по всей видимости, от истины он был недалёк – в них обоих намертво отпечатались те части их личностей, которые на трезвую голову они старательно прятали. Вот только незадача – Торон был теперь пьян перманентно от жгучих любовных чувств, а потому психопат, способный на безумство самого разного рода, теперь всегда был в передних рядах его коморбидной личности.
[indent] Макс же всё больше походил на отпетого бандита, всегда немного заведённого и набычившегося, готового в любой момент снять со спины пулемёт Томпсона и изрешетить заведение, которое подало ему саке недостаточной степени теплоты. И хоть в Максе это не пылало и не цвело буйным цветом, наблюдать за пробуждением этой части его натуры невероятно занимательно и отливает чем-то тайным и сакральным, чем-то таким, что по достоинству оценить сможет только Торон – так, по крайней мере, думается ему самому. Он слушает чужие речи, в которых слышится явное влияние жёсткого японского акцента – из всех дальневосточных языков он мужчине кажется наиболее воинственным по звучанию – и по разгорячённой коже ползут неожиданные очередные мурашки. Рядом с Максом Торон превращается в гитарную туго натянутую струну, которая того гляди и порвётся, если бренчать на ней слишком интенсивно, но Торону не страшно. Мужчина массирует чужие мышцы, поднимаясь к лопаткам вытягивающими движениями теперь уже обеими руками по обе стороны от позвоночника – кожа здесь проминается под пальцами немного легче, но всё снова костенеет, когда Торон добирается до мышц его плеч. Наверняка, ещё и поясница требует особого внимания, но этим он займётся немного позже.
[indent] – А ты будишь во мне того, кого во мне мой отец никогда видеть бы не хотел, – усмехается Торон, но без всякой грусти – это неоспоримый факт, и у Торона было тридцать пять лет для того, чтобы с ним примириться. Под одной крышей он живёт со своим начальником, а не с отцом, не с человеком, который вывел его в этот мир – Торону пришлось самому в него выкарабкиваться без каких-то знаний и инструментов. Но теперь у него есть Макс – и наполненная счастьем улыбка цветёт на губах Торона.
[indent] – Избавление от прошлого не сотрёт шрамы с души. Но если хочешь, у меня есть один очень хороший мастер из Штатов… – предлагает он, перебегая пальцами к напряжённым, точно тетива лука, мышцам шеи, чтобы начать аккуратно расслаблять круговыми движениями большими пальцами. От седьмого шейного позвонка до основания черепа.

***
Ещё совсем недавно Хорас не мог рассчитывать хоть на какую-то относительно нормальную человеческую близость с кем-то, кто не был его старшим братом – сейчас же он получает так много взаимного жара и чувств, что ему кажется, будто он не сможет этого выдержать. Будто теперь и его сердце готово разорваться на куски от таких внезапных эмоций, о которых ему приходилось только мечтать, считая на слух падающие в колбе капельницы капли, лёжа в вынужденном одиночестве на прохладных простынях больничной койки. Здесь же простыни тёплые, почти горячие, и цветовая гамма мира, в котором он так негаданно оказался, совсем не была похожа по ощущениям на больничные холодные застенки – натянувшаяся ткань футболки на спине взмокла от пота, низ живота так напряжён, что, кажется, потом там обязательно всё будет болеть с непривычки, но Хорасу хорошо так, как не было хорошо никогда в своей жизни. Как бы подобный кайф не вызвал привыкание и последующие отходняки в случае, если ребятам вдруг станет больше не интересно находиться рядом – риск потерять чужое расположение был высок из-за вынужденной изоляции самого Хораса, и на периферии сознания начинают промелькивать первые намётки планов побега из особняка, чтобы хотя бы ненадолго свидеться с теми, кто всё глубже и глубже западает в душу.
[indent] Короткое хихиканье заставляет и самого Хораса радостно и негромко засмеяться – теперь и Ри щекотно также как было щекотно от его волос самому Хорасу, когда они предавались ласкам на диване в гостиной, однако, чужой смех быстро сменяется разочарованным вздохом, отчего парень приоткрывает глаза. Он сделал что-то не так? Интуитивно чуть сильнее растягивает Ри, проникая немного глубже, отчего-то решив, что сможет сделать, таким образом, ещё приятнее – от лёгкого беспокойства Хорас даже не сразу замечает, что мокрый окутывающий жар куда-то исчезает с его члена, и до него в полной мере доходит положение всех вещей только тогда, когда он оглядывается на Ру, который при помощи рта выдавливает прозрачного геля из тюбика себе на ладонь. Хорас откидывается на подушку, с замиранием сердца наблюдая за тем, как парень торопливо ласкает себя, и это зрелище отзывается странной жаждущей пульсацией между ног – не только в члене, но и там, где только что творили чудеса пальцы Минору.
[indent] Хорас не успевает ничего сказать – да и нужно ли? – он лишь услужливо разводит ноги так широко, как позволяет не слишком хорошая растяжка. Парень не был гибок, как мальчики, он не занимался интенсивно спортом, хоть Торон и следил за его физической формой, не позволяя брату слишком сильно худеть и терять мышечную массу, и всё-таки он старается, подаваясь на встречу, изгибаясь, и неприкрыто наслаждаясь общим видом ребят, которые, оказавшись так близко друг к другу, видятся и вовсе одним человеком. Одним человеком, который мастерски ублажает его со всех сторон – Хорас прикусывает губу, чтобы не застонать слишком громко от ощущения, как и он сам проникает, и как проникают в него. От первых впечатлений перед глазами мерцают звёздочки – прикладывая усилия, чтобы разомкнуть зубы и не дать себе прикусить себя же до крови, Хорас шумно громко выдыхает и замирает каменным истуканом с выражением абсолютного восхищения на лице.
[indent] Когда Ру глубоко и совсем не по-братски целует Ри, в голове как будто разливается странный пульсирующий жар, а окружающее пространство комнаты сужается до размеров двухъярусной кровати – ничего не существует, только эти фарфоровые образы, сотканные из красно-розовых бликов и чернильных теней. Пальцы Хораса с лёгким нажимом ведут вверх по бёдрам Ри, вновь подныривая под разметавшиеся полы домашней одежды, и хватается, наконец, пальцами за чужой твёрдый член. Так удобно и приятно лежит в руке, так скользит и легонько пульсирует, отзывчиво подрагивая от ласк – Хорас проводит неторопливо вверх и вниз, пока другой рукой помогает себе приподняться и посмотреть на целующихся близнецов ближе. У него не находится слов, чтобы описать, как впечатлён, как счастлив, как же это, чёрт возьми, красиво, и лишь скромно подмахивает бёдрами, запрокидывая идущую кругом голову назад и закрывая глаза, ныряя в это удовольствие.

Отредактировано Torkel Kittelsen (21.04.2023 14:55:48)

Бандитская опасная хамовитость Макса чуть смягчается – Торону удаётся успокоить его, посылая вдоль хребта сладкие импульсы расслабления, которых добивается массажными движениями вдоль по мышечным волокнам. Он чувствует, что Максу хорошо, и ему тоже становится хорошо – думает, как, должно быть, идеально они подходят друг другу; нежный гангстер и его персональный психопат. Может, ему бы неплохо далась роль личного телохранителя для главы влиятельного клана якудза, но это лишь живописные выдумки – Макс ясно дал понять, что он не видит для себя места в криминале, а очень даже наоборот. Торон не спорит, ему, по правде говоря, всё равно, что по итогу выберет Макс и как тому не захочется перевернуть свою жизнь – Несбё пойдёт за ним до самого конца, готовый всегда помочь, подставить своё плечо или, на худой конец, предложить расслабляющий массаж, чтобы было легче прочистить голову и принять верное решение. Он в их паре явно не ведущий, но может стать хорошим подстраховщиком – и Торона такое положение дел очень даже устраивает.
[indent] – В таком случае, зачем от них избавляться? – пространно задаёт риторический вопрос мужчина, не требуя никакого ответа – пускай застрянет в воздухе невидимым висельником, где ему и место. Он не хочет ковырять чужую душу ржавым ножом без её на то воли – он хочет залечить, даже если не в состоянии залечить самого себя.
[indent] – На нервах моего папаши играю я любой, не важно, как сильно я стараюсь быть лучше. В итоге перестал даже пытаться – дохлый номер, – как будто даже легкомысленно, точно рассуждая о погоде, совсем тихо говорит Торон, перебегая пальцами с плеч на грудь Макса, легко проминая мышцы и там, не вдаваясь в фанатизм. Ему приятно то, как доверчиво детектив льнёт к нему, и только это является для Торона лучшей наградой – а потому совсем не ожидает ещё и сливок с цветной сладкой посыпкой поверх этого чувственного открытого коктейля.
[indent] Невзирая на то, что Макс и без того придвинулся к мужчине вплотную, Торон всё равно обвивает его руками поперёк груди, обнимая и вжимая в свой торс. Что-то внутри хнычет и клокочет, что-то запрятанное глубоко во времени, вероятно, ещё даже в детские годы, пока внутренности звенят венецианским стеклом от эха сказанных тёплых вещей. Никто ему такого не говорил, никто не вкладывал столько искренности и честности в такие, действительно, громкие слова – или просто Торону, жившему в глухоте, они таковыми кажутся? Не важно – ему сейчас хорошо хоть и немножко больно от понимания, что ещё сильнее привязался к этому человеку; стежки, проделываемые в коже, всегда даются с болью, даже если они нацелены на исцеление. Торон зарывается носом в изгиб шеи Макса, смаргивая мелкие бисерины слёз, и тихонько произносит короткое:
[indent] – Спасибо… – и на некоторое время комната наполняется лишь журчанием булькающей тёплой воды.

***
Сложно сказать, что заводит больше – ощущение невероятной стимуляции и спереди, и сзади, или возможность лицезреть такое невероятное в своей чистоте и извращённости действо; сексуальное вожделение двух близнецов по отношению друг к другу. Двух братьев, находившихся в одной утробе, обнимавших друг друга в околоплодных водах, возможно, державшихся за маленькие, едва сформированные пальчики – кто может быть друг другу ближе, как не они? Хорас слышал где-то, что близнецы – это одна душа, разделённая на два тела, и сейчас он всё крепче убеждался в этом, чувствуя, как будто один человек ласкал его, находя невероятное удовольствие не только в своём партнёре, но и в самом себе. Ему никогда не приходило в голову нечто подобное в отношении своего старшего брата – Торон так красив, высок и силён, и они с Хорасом, на самом деле, очень похожи: те же волнистые волосы, те же выдающиеся скулы и большие глаза, даже небольшая ямочка на подбородке, парень всё это прощупал, найдя для себя поразительное сходство, но он никогда не рассуждал о своём брате в сексуальном подтексте. Как и вообще не рассуждал о том, что кто-то настолько близкий из семьи мог заниматься такими вещами – но Ру и Ри лишь доказывают ему, что нет ничего невозможного, есть только то, до чего он, Хорас, в силу обстоятельств не додумался.
[indent] Когда он чувствует нежные, но потенциально сильные руки на своей шее, Хорас поднимает голову и глядит в упор на мальчиков – такие одинаковые, но при этом такие непохожие, будто Ру был старше Хораса на три года, а Ри, наоборот, младше. Сочетание целомудренности и неопытности с матёростью и искушённостью – как же от этого сносит крышу! И даже если он не доживёт до своего совершеннолетия, в нынешнем моменте Хорасу кажется, что всё самое лучшее с ним в его жизни уже произошло – осталось лишь им всем троим дойти до пика, до естественной кульминации…
[indent] Хорас чуть сильнее сжимает член Ри, делая спиральные движения, стимулируя быстрее и чаще, ловя ритм, с которым Ру сейчас долбится ему в задницу ненасытным красивым самцом. Наверное, более идеального первого и, вероятно, последнего партнёра и вообразить себе нельзя было – Хорас никогда толком не задумывался о своей ориентации, поскольку не имел контактов с другими ребятами, но сейчас думает, что для него нет ничего идеальнее, чем другой парень, тем более, такой чудесный, заботливый и опытный. В голове мелькает пространная мысль, пока Ру хватает Хораса за затылок с целью притянуть ближе и плотоядно облизать тонкие, но раскрасневшиеся и чуть набухшие губы – а где он вообще успел всему этому научиться? Но его рот занят, да и не время и не место сейчас для таких вопросов – Ри, тем временем, тоже изворачивается, чуть сбившись с ритма, будучи зажатым между двух парней, и тоже вытягивает блестящий жаждущий язычок, от вида которого рот Хораса обильно наполняется слюной нехарактерного для него плотоядного аппетита… И подаётся вперёд, облизывая сразу два языка, понимая, что это становится для него последней каплей.
[indent] – Ах… Простите… Я… Кончаю… – сбивчиво и страстно шепчет Хорас, после чего, не в состоянии сдерживать рвущийся наружу громкий стон, откидывается назад на кровать, лихо выгибая поясницу дугой, и изливается вглубь Ри тугой обильной струёй, подрагивая каждой мелкой мышцей своего тела, впервые познавшего настоящий красивый секс.

Мозги и вовсе грозятся отключиться от этой всепоглощающей нежности – Макс, по всей видимости, даже приблизительно не представляет, насколько Торон без ума от него и от всех его слов, накал тепла которых лишь растёт. Так искренне, красиво и чисто – хочется растянуть этот момент на целую вечность, сидеть так посреди алого гейзера, обтекая ленными лужицами, рискуя и вовсе вплавиться друг в друга, и Торон был бы совсем не против. Смаргивая мелкие горячие слёзы, он слезливо усмехается, зажмуривая дрожащие тёмные веки – его персональная многолетняя усталость никуда и не думала деваться, невзирая на прекрасно проведённую прошлую ночь и по-настоящему крепкий сон. Ничего, может, если они с Максом введут в постоянную привычку совместный сон и регулярный качественный секс, то они оба будут чувствовать себя намного лучше? Просто нужно выторговать у этого сраного мира время только для них двоих – и Торон, разумеется, готов торговаться с остервенением и наглостью средне-азиатского торгаша.
[indent] – Хорошо. Даже если со мной что-то случится, знай – я сопротивлялся как мог, – вдруг совсем невесело давит смешок Торон, кристально понимая, в какую опасную игру ввязался, но ему совсем не страшно. Он не боится смерти, не боится боли и пыток – себя ему не жалко, это факт, но обещание Максу вдруг обрастает начищенным непробиваемым никелем, и мужчина думает, что что бы ни произошло, так просто он не дастся. Может, Максу будет легче пережить его гибель, чем Торону пережить гибель Макса, но всё же, он не допустит, чтобы тот испытал хоть сколько-нибудь боли. А всем к ней причастным он свернёт шею и лично закопает в лесу.
[indent] Он ослабляет хватку своих объятий, беспорядочно лаская чужую красивую твёрдую грудь, и в задумчивости хмуря брови, обдумывая всё, что говорит ему Макс. Сопоставляет сказанное с тем, что видел сам – в конце концов, он лично присутствовал на месте преступления и видел тех, кто находился там. Прощупывал чужие чувства, но в этой какофонии яркости полной ошеломлённости сельских полицейских сложно было вычленить особенно яркую эмоцию. Разве что…
[indent] – Возможно, но, я думаю, они нанимают максимум единожды простых лопухов, от которых ничего толкового не добьёшься. Могу навести справки о том, при каких обстоятельствах были похищены ониксовые томагавки, вдруг что-то найдётся там… И, знаешь…
[indent] Он поджимает губы, не зная, как лучше подступиться, чтобы посвятить детектива в свою особенную тайну, которую не знает даже Хорас.
[indent] – Этому нет никаких подтверждений, но жертва знала своих мучителей. Их встреча была добровольной, а развязка – неожиданной. Я… Просто знаю это, – подытоживает Торон, вдруг подаваясь вперёд, чтобы поцеловать Макса в висок.

***
В голове звенит, мир вокруг крутится как на карусели, будто Хорас пьяный – мама опаивала его в детстве вином, чтобы он лучше спал, не плакал и не отвлекал её от чёрт знает каких важных дел, и потому он знает это чувство – но конечности хоть и немеют, а пальцы на ногах поджимаются в оргазмическом экстазе, а преддверия гадкого детского похмелья он не ощущал. Всё было так прекрасно, что даже новообретённое зрение снова на несколько мгновений отказывает – Хорасу немножко страшно, но стоит ему проморгаться и ощутить, как основные волны двойного оргазма отступают, как волосы на загривке снова шевелятся из-за бегущих мурашек. Ру выходит из него и снимает с члена Хораса Ри, и парень ненадолго упускает из виду момент, когда младший близнец переворачивает старшего, в то время как Ри постанывает, послушно разводя ноги в стороны и повинуясь терпеливым и мягким, но как будто немного строгим указаниям Минору. Мальчик как будто немножко боится и чего-то смущается, и в момент, когда Ру вдруг входит в него – у Хораса даже отваливается челюсть и он забывает, как дышать – интуитивно тянется пальцами к всклокоченной макушке мальчика, мягко её ероша и показывая, что всё хорошо и братика бояться не стоит. Отчего-то хочется помочь их единению, подтолкнуть навстречу друг другу, словно это способно заставить их по-настоящему слиться, но этого странного фантасмагорического чуда не происходит, а сам Хорас, наконец, находит в себе силы, чтобы отмереть и податься вперёд к братьям, точно змея, загипнотизированная дудочкой – или мальчик, увлекаемый в омут магической игрой Гамельнского Крысолова на флейте.
[indent] Как же это красиво и невероятно – не хватает только ещё одного штриха, и Хорас склоняется к губам Ри, чтобы успокаивающе его поцеловать, не убирая ласковых пальцев с его головы. Всё хорошо, расслабься, это же так классно – Ру такой классный, самый лучший, ни в коем случае не стоит его бояться – и когда поднимает взгляд на его раскрасневшееся лицо, напоминавшее всё больше облик дьяволёнка-искусителя, в паху, словно по чужому велению, вновь тяжелеет, и не успевший толком опасть член вновь наливается силой. Надо же, такое с Хорасом не происходило прежде наедине с собой, когда он снимал напряжение при помощи мастурбации – хоть Торон и предупреждал, что такое возможно, если, например, занимаешься любовью с кем-то, кто тебе очень сильно нравится. Наверное, нравится также как старшему нравится детектив Рид.
[indent] – Иду… – неожиданно низко басит Хорас, меняя позицию и пристраиваясь к Ру сзади, видя две красивые обнажившиеся половинки крепкой подтянутой задницы. В голове гудит, мысли смешиваются – Ру надо растянуть тоже, ведь он не хочет, чтобы так сильно нравящемуся ему парню было больно – и Хорас, отчего-то напрочь забывая о смазке, чуть отползает на коленях назад и склоняется к разведённым в стороны ягодицам, широко проводя языком от набухшего узелка под яичками и вверх, к пульсирующей дырочке. Наверное, Ру был уже прежде подготовлен, но отчего-то хочется и ему доставить особенное удовольствие, за одно и дать самому себе немного затвердеть – а потому он продолжает ласку, оглаживая колечко мышц кончиком языка по кругу, думая, что ему самому бы, наверняка, такое очень сильно бы понравилось.
[indent] Стоны Ри и пыхтение Ру приводят его в боевую готовность намного быстрее ожидаемого, и когда язык Хораса несколько раз проникает внутрь, симулируя фрикции, он выпрямляется, с аппетитом облизываясь и смахивая с носа упавшую белокурую кудряшку.
[indent] – Готов?.. – шепчет он и, придерживая себя, направляет налившуюся кровью головку к влажному анусу Ру, неторопливо и постепенно погружаясь внутрь.

Отредактировано Torkel Kittelsen (22.04.2023 03:04:58)

Похоже, что за всем этим взрывом собственных эмоций, которые всегда были приглушены или лекарствами, или гадкими болями, перемешивающимися со слепыми попытками обнаружить себя в этом невидимом для парня мире, Хорас умудрился упустить нечто очень важное. Нечто такое, что лежит прямо на виду у него под носом, и от этого гадкое кровавое пятно вины растекается по полотну его души – Торон бы, в отличии от него, точно всё увидел и заметил бы. Старшему брату ничего не надо было говорить, тот всегда волшебным образом понимал саму суть окружающих вещей, ухватываясь за мельчайшие детали и даже вибрации в воздухе – Хорасу такая проницательность могла только сниться, невзирая на все его способности, какие были ниспосланы ему свыше как жалкая замена его глазам. Впрочем, даже наличие зрения не прибавляет ему истинной зрячести – может, зря вообще ребята потратили свои силы и время на него? Может, им и не стоит повторять такой марш-бросок, особенно Ру, который, похоже, в их с близнецом паре получал все падающие на него шишки – Хорас лучше снова ослепнет и пройдёт испытание химиотерапией, чем заставит Ру так из-за него страдать. А он страдает прямо сейчас, и это чувство одновременно и жжётся, и сковывает сердце льдом.
[indent] Сам Хорас не испытывал ничего подобного – сложно самостоятельно дойти до подобных чувств, когда ты всю жизнь почти совсем один – но сейчас, крепко зажмуриваясь и прислушиваясь к чужим эмоциям, парень понимает, что испытывает Ру. Странная смесь злости, обиды, острого чувства несправедливости и стыда из-за фоновой убеждённости в том, что подобным чувствам не место в его душе – этот густой кипучий коктейль захватывает, Хорас чувствует, что задыхается и что к уголкам глаз подступают слёзы, принадлежащие не ему. То, что виделось ему единением двух близнецов в одного человека, в одного красивого статного юношу, которого хотелось робко рассматривать, легонько касаясь его мизинца своим, теперь предстаёт наоборот разрывом и странным соревнованием на подобие перетягивания каната. Неужели, это всё из-за него?
[indent] Хорас испуганно выдыхает, когда протискивается внутрь Ру, но потом его и вовсе охватывает ужас, из-за которого он торопится выйти и отстраниться от парня, понимая, что тому, действительно, очень больно. Он поторопился, не потратил столько же времени, сколько его потратил на него Ру – Хорасу практически не было больно, может ли это значить, что Ру опять забрал все его негативные чувства, оставив ему лишь сладость первого раза? Но он даже не думает бросать всё так, как оно было – может, полностью исправить ситуацию и нельзя, нельзя хлопнуть в ладоши, как сумасбродный режиссёр, чтобы перемотать всё назад, но Хорас беззвучно обещает, что хотя бы попытается сгладить образовавшиеся углы. Шарит по покрывалу, пытаясь в потёмках найти тюбик со смазкой, который, как на зло, куда-то затесался между складок, но, в конце концов, находит, отчего даже победно улыбается. Откупоривает крышку зубами, обильно выдавливает на пальцы – не знает, много это или мало, но надеется, что достаточно, и, щёлкнув крышкой, откладывает тюбик куда-то в сторону. Прижимаясь к чужой спине, но не наваливаясь, он обнимает Ру сзади поперёк груди одной рукой, просовывая её под ткань его домашней одежды – надо будет спросить, как она точно называется – пока другая мягко скользит пальцами между ягодиц, хорошенько увлажняя.
[indent] – Прости меня, Ру… – извиняется Хорас, но не уточняет пока что, за что именно – наверное, за всё сразу. Ру очень ему нравится, именно он вдруг обратил внимание на такую болезненную серую моль, найдя в ней что-то для самого себя – Хорас понятия не имеет, что именно, может, он когда-нибудь спросит, если Ру вообще захочет когда-нибудь снова его видеть. Пальцы спускаются ниже, но сначала средний протискивается внутрь, мягко разминая стенки, точно пытаясь нащупать что-то, что Ру задевал в нём, пока ласкал Хораса. Другая рука, что гладила нежную кожу под одеждой, продвигается дальше, нащупывая сосок – когда Ру ласкал его также, ему было очень приятно и жарко.
[indent] – Я не хотел, чтобы тебе было больно… И грустно… – он, наконец, нащупывает уплотнение внутри, примерно там же, где было приятнее всего самому Хорасу, когда Ру трахал его, и к среднему пальцу прибавляется указательный. У самого него возбуждение чуть спало, как и полная уверенность в правильности своих действий – всё, чего ему сейчас хотелось, чтобы Ру было хорошо и чтобы он кончил как минимум также ярко, как кончил сам Хорас. И чтобы ему не было больно и одиноко, особенно, когда рядом с ним парень, который, кажется, втрескался в него – настолько, что уже разрабатывает мысленно планы побега из отчего дома. Он не хочет больше находиться в этом холодном глухом особняке, под которым его старший брат, точно инфернальное воплощение ада, беспрестанно разделывает трупы – ему хочется, чтобы ему было тепло рядом с Минору, который показал ему, что это вообще такое – настоящее человеческое тепло.
[indent] – Ру… Ты… Ты мне очень понравился… – тихо и смущённо признаётся Хорас, ускоряя движение пальцев, с каждым толчком точно задевающих ту самую дико приятную точку внутри, от которой мурашки простреливали позвоночник, а сам он натягивался, точного тугая тетива.
[indent] – Ты такой классный… И очень… Очень красивый… – чувствуя, как сбивается собственное загнанное дыхание, говорит Хорас ему на ухо, испытывая странное ощущение, будто они остались с ним только вдвоём. Будто Ри не было рядом – или тот, напротив, слился со своим братом, толком никуда не исчезнув. Необычное чувство, но оно не кажется сейчас чем-то значимым. Ничто сейчас не важно, кроме…
[indent] – Хочу, чтобы тебе было приятно… Чтобы ты кончил… – подушечка указательного пальца перекатывает горошинку соска, пока два других пальца мнут и растягивают Ру изнутри, доставляя удовольствие ритмичными движениями.
[indent] – А ещё хочу тебя поцеловать, но мой язык… Наверное, мне надо сперва почистить зубы, –  вновь парадоксально смущаясь, говорит он, часто дыша Ру на ухо и прислушиваясь к его ощущениям, так и не открывая своих глаз.

Отредактировано Torkel Kittelsen (22.04.2023 22:43:29)

Невольно в голову закрадываются мысли, что он здесь, похоже, лишний. Наверное, что-то подобное зародилось на том самом моменте, когда Ру поцеловал Ри – Хорас не почувствовал этого и не смог в себе отследить, и даже если это ощущение, действительно, прорастило свои корни именно в тот самый краткий миг, то вожделение успешно раскидало его на ошмётки, оставив только мокрое место и хилое семя. Хилое, но не мёртвое, и сейчас оно отчего-то крепнет внутри – между братьями что-то было до этого, может, не в контексте секса или какой-то взрослой интимности, но, определённо, они сейчас погружены друг в друга, будто ведут немой диалог на чувственном уровне, который Хорас услышать не мог. Лишь чувственные сокращения чужих мышц, натужные вздохи, вроде как, не носившие болезненный характер – Хорас пытается подражать тому, что с ним проворачивал Ру совсем недавно, хоть и действовал практически вслепую. О настоящем полноценном сексе у него разговора с Тороном так и не зашло – они остановились на том моменте, когда Хорас однажды проснулся со странным уплотнением в трусах и обеспокоенно обратился к старшему брату, опасаясь, что это какая-то болезнь. Торон рассказал ему, что это такое, объяснил, как от этого избавиться, предусмотрительно добавил, что иногда может даже не получиться снять напряжение с первого раза, но остальные вопросы сексуального образования подняты так и не были. Поэтому приходится всё познавать на ходу, подстраиваясь под чужие действия и желания, даже толком не зная, что нравится самому Хорасу – впрочем, этот неожиданный вечер, похоже, дал ему некоторые подсказки и пищу для размышлений.
[indent] Только это ему, наверное, и останется. Одни лишь воспоминания о произошедшем, яркие картинки, которые со временем чуть сотрутся и поистреплются, как сотрётся его внезапно обретённое зрение – его не покидают мысли о чужих словах, что это временно и для закрепления эффекта нужно будет повторить это волшебство, а потому расстроенное сознание наводит его на закономерные мысли, что этого не произойдёт. Наверное, он слишком много о себе возомнил – Хорас вдруг прикусывает нижнюю губу и распахивает глаза, когда Ру подаётся назад, целенаправленно насаживаясь ему на мокрые пальцы, требуя вслух большего. Парень в неуверенности медлит – страх в очередной раз по незнанию сделать что-то не так не отпускает, и он отрицательно качает головой, несогласно мыча.
[indent] – Нет… Ещё чуть-чуть… – просит он, как будто это его снова собирались трахнуть, а не наоборот, и разводит пальцы в стороны горизонтально и вертикально попеременно, совершая ещё несколько поступательных движений. Его член, который до этого из-за испуга даже немного опал, снова чуть крепнет от неожиданной развязной требовательности Ру, и спустя ещё несколько массирующих движений Хорас, наконец, вынимает пальцы из нутра парня, вновь берясь за тюбик со смазкой, припоминая, как тот смазал сначала себя перед тем, как войти. Снова выдавливает, наверное, даже немного сверх – руки плохо слушаются из-за вороха смешанных чувств, кипящих на его возбуждении – и проводит несколько раз по стволу, после чего придвигается вплотную к Ру.
[indent] – Сейчас… – предупреждает он, и подаётся вперёд, теперь намного мягче и легче, благодаря обильной смазке, которая, наверняка, стекает вниз каплями по внутренним сторонам бёдер. Хочет двигаться медленнее, но минимальное трение как по чужому велению проталкивает его ещё глубже, и ещё, пока он не касается низом живота крепких ягодиц. Обтирает мокрую от смазки руку о своё бедро и, пробираясь ладонями под ткань одежды Ру, начинает двигаться, подстраиваясь под ритм, в котором до этого сам парень насаживался на него, постепенно, отпуская свои страхи. Заняться самоедством он ещё успеет, а пока что пускай им всем будет, наконец, хорошо.

Перед глазами снова ненадолго меркнет, но Хорасу теперь не страшно – похоже, для зрячих это в порядке вещей, ощущать потемнение перед взором, если телу вдруг становится запредельно хорошо. Наверное, это можно объяснить на химическом молекулярном уровне – Хорас много читал сам и слушал, что рассказывал ему Торон о медицине, органической химии и биологии, как будто пытался сам хоть какими-то путями найти для себя шанс на исцеление, раз его не могли гарантировать ему врачи, но этого всегда было катастрофически мало. У него не было ни единого шанса стать врачом или хоть сколько-нибудь пригодным учёным-теоретиком, а поэтому о своих желаниях даже не заикался, хоть Торон и пытался вывести его на естественный для любых подростков старшей школы разговор, куда он хочет пойти учиться дальше. Какую бы профессию хотел, как он представляет себе своё будущее – подобные разговоры одновременно и давали надежду из-за уверенности брата, что у них всё получится и Хорас будет жить в долгой и счастливой ремиссии, и угнетали, поскольку выбитые на истории болезни чернильные факты подводили жирную черту под его будущим.
[indent] Ему сложно сказать, насколько хватит волшебства Минору и сможет ли оно справиться с одним из самых непокорных видов онкологии. Захочет ли парень вообще тратить свои силы и время на то, чтобы вытащить из могилы пацана, которого едва знает, да ещё и подключать к этому своего брата-близнеца – тем более, после того, как он так облажался с идеальным проникновением. Но ведь Ру уже помог вернуть ему зрение, он уже вытащил огромный шмат болезни – по крайней мере, Хорас так это чувствует – из его тела, и от этого понимания что-то трепетно колышется в груди, как крылья множества разноцветных бабочек. Он ловит их общий ритм, выпрямляясь в спине, и прикусывает губу, кладя обе ладони на щиколотки Ри, которыми он обнимал сразу и брата, и новоявленного дядю. Хах, дядю, как же – от этой мысли становится немножко смешно, а буря метаний и страхов в груди немного затихает; похоже, всем, присутствующим в этой комнате, всё нравится. Кожа горит и Хорас, ненадолго отняв пальцы от ноги Ри, поддевает край своей футболки и закусывает её, чувствуя, как побежали мурашки по оголённому животу. Из глотки вырываются тихие постанывания – он зачем-то пытается сдерживаться, хоть, надо признать, секс только в активной позиции и не доставляет столько же удовольствия, как то, что с Хорасом произошло недавно. Ру и Ри одновременно хорошо, он знает это, чувствует, и он думает, что ему остаётся совсем немного до разрядки, как вдруг его челюсть непроизвольно отваливается когда слышит сладкие стоны.
[indent] Ру зовёт его по имени – край футболки квело опадает вниз, дыхание немного сбивается, но не их идеальное движение; может ли быть что-то настолько синхронным и совершенным? Ему нравится слышать, как Ру произносит его имя – только его, ничьё больше, и кажется, что лучше и быть не может, как вдруг звучит то, отчего пальцы непроизвольно поджимаются на ногах.
[indent] – Ч-что?.. – осоловело хлопая ресницами, отзывается парень, даже сомневаясь в остроте своего слуха – а не показалось ли ему? Но нет, ему не показалось, Ри отзывается на предложение своего брата, соглашаясь на всё, и Хорас сам не замечает, как начинает улыбаться, а глаза вдруг наполняются слезами. Как будто прямо здесь и сейчас сбывалось его давнее желание, из-за несбыточности которого он не мог ни есть, ни спать – сердце пропускает удар, и он склоняется ближе к Ру, заглядывая ему через плечо в глаза Ри.
[indent] – Я… Я очень хочу быть твоим… Ах-х-х… Парнем, – сбивчиво отвечает он, утыкаясь носом Ру в висок.
[indent] – Хочу гулять… Веселиться… И трахаться… – с лёгким смущением понизив голос на последнем слове, признаётся он, ускоряя свои движения, отчего шлепки кожа о кожу становятся громче и чаще.
[indent] – Но я практически не могу выходить из дома… Мы можем видеться не так часто… Как хочется... – руки перемещаются на зад Ру, мацая за мягкие упругие половинки.
[indent] – Но я готов сбегать… Сколько угодно… Даже если потом будут большие проблемы… – сейчас, пока он на грани своего второго пика, пока Ру и Ри так красиво сливаются и стонут идеальными красивыми голосами, он ощущает себя на вершине мира и готовым на всё. Он сможет всё, Торон поможет, всё получится…
[indent] – Думаю… Я скоро… – добавляет он и отчего-то краснеет – пока что ему ещё стоит работать с выдержкой.

Отредактировано Torkel Kittelsen (25.04.2023 00:03:56)

Очередной оргазм звучит в уставшем, чуть ноющем от непривычки теле, выкачивая и последние силы, и последние мысли – в черепушке не бьётся ничего, кроме двух имён, одно из которых проникло к нему в голову извне, а другое там так и пылало горящим транспарантом. Хорас не слышит самого себя – лишь чувствует вибрацию связок, когда в ответ на имя, на его чёртово имя, которого он до этого никогда не слышал, он стонет и стонет громко:
[indent] – Минору! Ми… Но… Ру… – на каждый слог – остаточный толчок, пока сперма выплескивалась из него внутрь Ру, глубоко, сопровождаемая пульсацией сокращения чужих мышц. Больше он не может сказать ничего, захлёбываясь своими короткими всхлипами, которые Хорас не может даже контролировать. Где-то на периферии сознания мечется вопрос о том, что это за имя и почему он с таким рвением поторопился присвоить его себе, но ему сейчас настолько плевать на это, что он задвигает этот вопрос ногой в долгий ящик, чувствуя, как тело Ру под ним расслабляется и валится поверх Ри. И, чтобы не придавить пацана ещё и своим весом, Хорас, ненадолго рухнув Ру на спину, спустя пару мгновений выходит и приваливается на бок, всё ещё находясь вплотную к мальчикам – так приятно было чувствовать их тепло…
[indent] Немного твёрдо, но сейчас это не важно. В голове проясняется, хоть и медленно и очень нехотя, и Хорас, наконец, улыбается, глядя перед собой, запечатлевая в голове образы таких красивых парней. Тактильность возвращается в конечности и в пространство между ног и в паху. Тепло уходит и кожа покрывается прохладными мурашками.
[indent] – Искупаться бы… – лениво тянет он и мягко улыбается.

Слова о гипнозе Торону кажутся даже более логичными, невзирая на сложность проведения этой процедуры – хоть найти подходящего человека с достаточно низким порогом внушаемости труднее, чем подкупить деньгами, но, всё-таки, надёжнее. Не всегда жадность оказывается сильнее совести или трусости, но забвение и разобщённость с собственной личностью способны подчинять лучше хрустящих купюр или внезапных начислений на кредитную карту – а потому Торон заранее готов к тому, что его попытка подкопать со стороны Соединённых Штатов может окончиться тупиком. Но он попробует. Сейчас, когда он рядом с Максом, ему ничто не кажется невозможным, напротив – внутри вскипает совсем новая сила и решительность, которых в Тороне не наблюдалось на протяжении всей его предыдущей жизни, по течению которой он плыл, как старое бревно, давным-давно вывалившееся из связки промысловой древесины.
[indent] – Так это ты не дал мне проснуться? – беззлобно хихикает мужчина, благодарно принимая из рук Макса стакан с освежающей водой, однако, невзирая на жажду, которая, как оказалось, страшно мучила его последние несколько минут, он не припадает к нему немедленно.
[indent] – Я тоже могу кое-что… – признаётся он, – может, не что-то особенно выдающееся, но я могу испытывать на себе чужие эмоции, даже если прикоснусь к трупу или неодушевлённому предмету. Я впитываю настроение того, кто касался некоей вещи, и я чувствую то, что испытывал мертвец перед кончиной. И это же касается живых людей.
[indent] Язык заплетается, его слова и фразы получаются немного нескладными – как и полагается для пьяного человека – но сейчас это не кажется чем-то сверх-важным. Важно то, что он, наконец, смог кому-то доверить свою тайну и при этом его, по всей видимости, даже не считают сумасшедшим, с которым лучше не связываться. И хоть Макс демонстрирует, что он осознаёт ненормальную любовную одержимость его коллеги и теперь уже любовника, которая, как известно, может подвести человека к опасной черте безумия, но в слова Торона он верит и даже не пытается подорваться к телефону, чтобы вызвать скорую психиатрическую помощь. Торон, наконец, припадает губами к ободку стакана и в несколько шумных больших глотков опустошает свой стакан, как будто немного зеркалит Макса. И когда детектив подводит Торона к тому, чтобы посвятить в свои мысли и догадки, их прерывает внезапный стон, перекрикнувший тяжёлую музыку – до этого с ней плавно смешивалась череда подвываний. Макс высказывает свои предположения, довольно наивные для профессионального детектива с многолетним стажем, но Торон лишь решает солидарно согласиться, осознавая, что не очень хочет думать об истинной причине этих звуков.
[indent] – Да… Определённо играют… – поддакивает Торон, невольно поднимая свой взгляд туда же, куда смотрел только что Макс. Но пучина размышлений на тему ребяческого досуга его в себя не утягивает – в себя Торона утягивает оживший голос детектива Рида.
Надо же, какой он очаровательный, когда так активно и ярко рассказывает о своих идеях и мыслях, к которым он пришёл – такое отличное от привычной трезвости рвение, которым невозможно не восхищаться, и Торон себе в этом не отказывает, параллельно умудряясь ещё и вслушиваться в то, что рассказывает ему Макс. В состоянии опьянения мозг, всё-таки, работает по-другому – более раскованно и смело, вытаскивая из подкорки то, до чего по трезвости можно было даже не додуматься, и если это не крайняя стадия, то все параллельные задачи упорядочиваются, замедляясь и становясь как будто немного яснее и понятнее. Или, может, всё дело в том, что Торон сейчас касается Макса и может ощущать его чувства и течение его мыслей?
[indent] В противовес явно оживившемуся Максу, Торон замолкает, устремляя обратившийся в себя взор куда-то сквозь стену. Внутри его головы становится совсем как на его мансарде – каждая мысль и всякое наблюдение Макса подвешиваются на булавки в пробковой обшивке, помечаются красными маркерами, связываются ниточками; запомнить такой массив информации на слух становится проще, когда зрение и вовсе отключается, размываясь, и передавая бразды правления тем участкам мозга, что отвечали именно за слух. Жаль, конечно, что он не записывает за Максом – так было бы проще структурировать всё услышанное немного позже, но Торон запоминает, записывает всё на свои извилины, не замечая даже того, как начинает, точно загипнотизированный, одними губами без звука повторять то, что говорит ему Макс. Да, ревность – это он тоже почувствовал и ещё как, терпкое; жгучее чувство, от которого даже в груди немного закололо, но Торон никак не мог найти этому чувству видимого и не притянутого за уши подтверждения на мёртвом теле. Как же хорошо, что Макс сам смог это расшифровать.
[indent] – О, нет-нет, – вдруг подаёт затуманенный голос Торон, – я бы его не убил. Я бы его пытал… – немного отмирая, он тянется к наполовину полному графину, покрытому капельками прохладного конденсата, и снова наполняет свой стакан. Вкусная вода, с лимоном и имбирём – такая ему всегда нравилась; и откуда Макс знает?..
[indent] – Сердце было извлечено в последнюю очередь. А все надругательства над телом, не считая иероглифа, проводились тогда, когда жертва ещё была жива, – размеренно и певуче вставляет свои разумения Торон, после чего вновь замолкает, занимая свой рот водой. Макс, очевидно, ещё не закончил.
[indent] Всё, что он говорит дальше, вновь отражается в мнимо пустом взгляде Торона, обратившегося в слух и машинально попивающего свою воду из стакана, теперь уже даже не чувствуя вкуса. И тогда, когда Макс вдруг начинает рассуждать на тему происхождения преступников, шестерни в голове, до этого предательски буксующие, вдруг начинают вертеться. Сначала со скрипом, а после – мягче, плавнее, выстукивая естественный мыслительный процесс. Расширенные зрачки вдруг сужаются на фоне посветлевшей синей радужки – делая последний глоток из почти опустевшего стакана, Торон отставляет его на бортик джакузи и громко сглатывает, не чувствуя своего лица от шока обрушившейся на него догадки.
[indent] – Индеец… Если он оставил руну специально для меня, то он точно знает, что я был вольнослушающим на дисциплине “Рунология”, когда проходил практику в Соединённых Штатах. Он знал, что я пойму, о чём идёт речь, и что именно я это замечу… – Торон сглатывает, прикрывая глаза и массируя из подушечками пальцев. Он пытается воскресить в сознании картинки прошлого, в котором он, подающий надежды судмедэксперт, всё своё свободное время забивал хобби, касающимся этнографии и узких гуманитарных наук – и пытается усиленно вспомнить хотя бы одно лицо, которое подходило бы под описание Макса.
[indent] – Не хочу показаться самонадеянным, но мне кажется, он следил за мной ещё тогда, когда я был в Штатах. Я ни с кем не делюсь своими увлечениями – большинству попросту не интересно – и о моём увлечении рунами знали только преподаватели и студенты, с которыми я посещал занятия. Ох, чёрт, – вдруг захотелось выпить. Вся эта игра двух психопатов теперь кажется чем-то намного более глубоким и серьёзным, и тянется это отнюдь не пять лет.
[indent] – Всё это готовилось очень-очень заранее. Может, не сами убийства, ведь многие из них кажутся чем-то почти спонтанным, но вся эта игра… То, что они считают игрой, дело даже не пяти лет, – на губах рисуется улыбка, предвещающая нечто вроде нервного срыва, хоть Торону и не страшно, напротив – он заражён куражом Макса, хоть и демонстрирует это более заторможенно и тихо. Просто не успел как следует разогреться.
[indent] – Он хотели, чтобы мы с тобой встретились, но зачем?
[indent] Наверное, это самые нетривиальные свахи в истории человечества – если, конечно, даже вспыхнувшие между Тороном и Максом чувства были чем-то запланированным заранее.

***
Нега разливается по остывающему телу, когда мальчики льнут к Хорасу с обеих сторон – устроившись так, чтобы всем было удобно, он обнимает одной рукой за плечи сначала Ру, а потом и устроившегося под боком Ри, делая так, чтобы тот мог положить свою взъерошенную голову ему на плечо. Ему требуется немного времени, чтобы переварить всё произошедшее, а произошло за считанные минуты просто безумное количество безумных вещей. Первый секс – и не просто секс, а сразу с двумя парнями, да ещё и близнецами, внезапное прозрение и чувство, будто медленно убивающая его болезнь как будто бы серьёзно сдала свои позиции… Уму непостижимо! Но Хорасу везёт, что он всё ещё слишком ленив и расслаблен, чтобы с головой погружаться в эти размышления, только смущение постепенно начинает завладевать им – в конце концов, он до сих пор лежит без штанов и даже хотя бы трусов.
[indent] – Конечно… – соглашается он, видя милые щенячьи взгляды мальчишек, которые синхронно хихикают и утыкаются носами ему в потную футболку. Желание сменить одежду, чтобы пацанам не нужно было вдыхать этот, наверняка, неприятный запах заставляет щёки чуть покраснеть, а после того, как Ру подмечает его любовь к болтовне в моменты своего испуга и беспомощности, лицо Хораса и вовсе становится пунцовым. Отчего-то кажется, что Торон бы был намного увереннее – Хорас постоянно сравнивает себя с ним как с буквально единственной достойной мужской фигурой в его окружении, которая занимается его непосредственным воспитанием, и каждый раз эти сравнения шли явно не в пользу Хораса.
[indent] Однако Ри немного спасает ситуацию и, сам того, наверное, не замечая, разряжает обстановку своими смешливыми восклицаниями – Хорас даже улыбается до боли в щеках, но, стоит ему вспомнить, как он облажался, прижимает освободившуюся из-под головы Ри руку к своему лицу, пытаясь спрятать непрошеную эмоцию стеснения. Он же только что творил такие отвязные вещи, чего сейчас-то краснеет и обтекает, как кисейная барышня? Даже поцелуй в щёку не может его отвлечь от наваливающегося дурацкого чувства, и парень, думая, что лучше дать ему выход, выдыхает и отнимает руку от лица, ловя взрослый проникновенный взгляд Ру, адресованный ему.
[indent] – Да блин, я был ужасен, – в сердцах негромко выпаливает Хорас, – я так за тебя испугался, когда сделал тебе больно. Чёрт, прости-прости-прости меня, я не хотел, уф-ф-ф, – тяжеленный выдох, как будто сбросил неподъёмную ношу, срывается с его губ, и Хорас поднимает руку, чтобы ласково огладить ею шею Ру и улыбнуться ему уголками губ.
[indent] – В следующий раз будет намного лучше… – и оглядывается на Ри, припоминая, что тот согласился как-нибудь повторить.

Торон качает головой в отрицании на вопросы Макса. Если честно, мозг немного плавился от такого обителя догадок и умозаключений – ему, конечно, приходилось работать на пьяную голову, но ещё никогда прежде дело, в котором он выступал экспертом, не касалось его так близко; во всех смыслах. Макс в считанных дюймах от него, обнажённый, окутываемый бурлящей подсвеченной интимным светом водой, и такой увлечённый и раскрепощённый – от такого мужчины недолго и с ума сойти.
[indent] – Нет, в моей школе в этом захолустье и физкультуру-то вёл математик на второй ставке, а к старшим классам отец перевёл меня на домашнее обучение. А в медицинском институте, где я обучался, из углублённого изучения мёртвых языков была только латынь, да и там о моих настоящих интересах никто не знал.
[indent] Такая скрытность характера и убеждённость в том, что никто из живущих в Норвегии не мог знать о его увлечении рунами – которые, кстати, давались Торону слишком уж легко, будто он всегда знал эту письменность на подкорке – позволяют мужчине думать, что либо за ним следили ещё с Соединённых Штатов, либо рылись в его личных документах уже здесь, в Норвегии. Но каким образом преступник или преступники могли про это пронюхать, ведь на видном месте результаты своего хобби Торон не оставляет – в морге при полицейском департаменте он не держит вообще никаких личных вещей, предпочитая обставлять всё так, будто его в этом месте нет и никогда не было. Торон закусывает губу, машинально кивая на предположения Макса и на его план дальнейших действий, вновь обратив свой задумчивый взгляд вглубь себя, отчего даже не замечает, как мужчина оборачивается к нему, смеряя взглядом с хитрым прищуром.
[indent] – А, это… Всё, что касается убийц, я могу прочитать только с их личных вещей или образцов, оставленных их телами. Но их оказалось не так что бы и много – некоторое количество спермы и ониксовая крошка от томагавков – не густо. Мне нужно больше материалов, – пожимает плечами он, так до конца и не выныривая из своих мыслей. С Тороном случается, что при усиленной работе мыслительного процесса он отделяется от объективной реальности и всего окружающего мира и вернуться в него назад из своих задворок разума ему не очень-то и легко.
[indent] – Может, хокку, действительно, было написано вовсе не ими, и мне там места не нашлось? Точнее, меня в этом произведении и не должно быть… До определённого, по всей видимости, момента, – Торон вдыхает и выдыхает, прикрывая глаза и заставляя себя вновь вернуться в мир живых. А когда распахивает их, вдруг видит лицо Макса совсем близко перед собой – такой непривычный облик, такая пылающая кокетливая сексуальность, от которых между ног снова волшебным образом начинает тяжелеть. Детектив Рид просто волшебник какой-то!
[indent] – Я не читаю мысли. Я испытываю на себе чужие чувства и желания, а это – намного точнее и правдивее любых мыслей, – в ответ на толчок в грудь Торон внезапно кладёт свою ладонь Максу на талию, чуть притягивая к себе в хозяйском жесте. Ему начинает казаться, что они так уже сидели когда-то, облокачиваясь на каменистые борты природного горячего источника, и читали друг другу на ходу написанные стихи. Эта мысль ярка, но коротка и мимолётна, а потому Торон не успевает уцепиться за её романтический флёр, а даже то, что от него осталось, перебивается неожиданно горячим рассказом Макса о некоем загородном клубе. Ну надо же, так вот куда его брат с мужем собрались – ещё и по какому делу! Ему остаётся только подивиться предприимчивости детектива и в очередной раз восхититься им.
[indent] – Но я хочу, чтобы ты знал… – после щёлкнувшего звука не осуществившегося укуса, Торон склоняется ещё ближе к лицу Макса, ощущая, как распаляется ещё немного сильнее.
[indent] – Я, как и тот индеец, тоже страшный собственник… – и, внезапно запустив пятерню в волосы Макса на затылке, утягивает его в глубокий чувственный поцелуй.

***
На словах о первом разе Хорас непроизвольно широко распахивает глаза в удивлении – подумать только! Из всей их троицы очевидная неопытность читалась только в Ри и в самом Хорасе – по их общей неуклюжести, неуместном хихиканье от внезапной щекотки, и, самое главное, по незнанию самого Хораса, что нужно делать с собственным членом, кроме как дёргать его в своей руке. По сравнению с Хорасом даже у Ри как будто больше опыта и насмотренности. Не будь Ру так напорист и обо всём осведомлён, скорее всего, он бы так и ограничился только взаимной мастурбацией и взаимном потиранием членами друг о друга – ничего другого ему в голову не могло прийти – да и к тому же слова о том, что смазка всегда была у пацана под подушкой… Чёрт, как же он всё неправильно понял! Это из-за того, что он прозрел и его тонкая телепатия из-за этого перестала работать, или произошла просто сенсорная перегрузка, что привело к неправильным выводам? Впрочем, это не первоочередной вопрос, хотя, как-нибудь потом парню бы хотелось его решить – очень уж не хочется с новым органом чувств оказаться парадоксально дезадаптированным в новом красочном мире.
[indent] Когда близнецы болтают, кажется, что сложно и пару слов вставить, и потому сначала приходится подождать, пока пацаны не договорятся до чего-то, давая и себе передышку от собственных чувств – слова Ру о сперме заставляют Хораса запнуться и скосить взгляд на их одежды, утопающие в полумраке, освещаемом только алым ночником. Те немного поблёскивали от спермы Когда близнецы болтают, кажется, что сложно и пару слов вставить, и потому сначала приходится подождать, пока пацаны не договорятся до чего-то – слова Ру о сперме заставляют Хораса запнуться чёрт, так много…
[indent] – В смысле первый?.. – проронил смущённый вопрос парень, но от этого в груди отчего-то становится тепло, будто кто-то вылил на сердце бочонок разогревшегося на солнце мёда.
[indent] – Просто ты… Такой умелый и крутой. Так много знаешь… Но откуда? И вы… Вдвоём никогда этого не делали? – от заданной кавалькады вопросов страшно неловко, но они сами собой срываются со всё ещё чуть припухших от поцелуев губ Хораса. От липкости на его и чужих бёдрах, которыми они соприкасаются, становится холодно и по хребту пробегает лёгкая дрожь – одеваться не хочется, скорее, хотя бы обтереться. Вся прежняя смелость куда-то девается, Хорас чувствует себя робким зайчонком, который понятия не имеет, что надо делать после секса со своим парнем. Парнем… От этой мысли становится ещё теплее и Хорас старается концентрироваться на ней, чтобы снова расслабиться и принять непринуждённый вид только что хорошо потрахавшегося уверенного в себе мужчины – правда, получается из рук вон плохо, ведь румянец с его щёк так и не думает никуда уходить.