Тепло чужого тела окатывает его со спины. Точно большая мягкая грелка, Джей прижимается к нему, отдавая своё тепло и счастье, позволяя себя впитывать, будто и сам даже желал прирасти к Токи. Тот, впрочем, не стал бы возражать, разве что, дотягиваться до любимых тонких, но таких чувственных губ было бы сложнее, что является веским поводом не желать такого приращения – в таком случае, лучше бы обнял спереди, и они всегда могли бы целоваться и глядеть друг другу в глаза. Но вспышка таких странных фантасмагорических мыслей потухает, не успев даже как следует разгореться – Джей просит постоять так немного, пока его радостные слова о том, что его сенпай самый лучший, впитываются стенами дома вместе с их любовью. Мерно тикают чуть отстающие настенные часы с кукушкой, птица из которых уже лет десять как не вылетает возвестить жителей мрачного особняка первого Палмера о времени, и Токи думает, как бы было здорово уметь по-настоящему немного отматывать время назад, чтобы растянуть его подольше.
[indent] – Конечно, Джей. Сколько захочешь, – тихо отвечает Торкель, кладя ладони поверх скрещенных поперёк его торса рук парня. Время как будто, действительно, проявляет милосердие, растягиваясь светлой патокой, и хоть ощущения Токи замедляются, и как будто само солнце более лениво просыпается, музыка на радио играет всё в том же ритме, чтобы в какой-то момент затихнуть и смениться ‘Cyanide Sun’ от HIM. Ему кажется, что эту музыку он прежде слышал, но как будто во сне, ведь прежде он точно с подобными голосистыми переливами не сталкивался – и почему-то странная мысль о том, что больше и не столкнётся, заполняет его голову. Откуда он вообще знает, что это именно эта группа и именно так называется этот трек? Что творится с его башкой в это раннее утро, которое, тем не менее, ничем не омрачается, а подобный ласковый флёр только ярче подчёркивает их с Джеем близость. Как будто никого на этом белом свете больше не существует – как будто и мира за границей частной собственности Палмеров больше нет. Нет прокатанной по свежему снегу велосипедной колеи, нет его сумасшедшей матери, за чьё лечение, наконец, решила взяться Далия – а существует ли сейчас где-то там в Вашингтоне и она? Токи вдруг понимает, что не знает, но ему это почему-то всё равно и совершенно не пугает – мало что может его напугать, пока рядом с ним Джей, стоит вот так, искренне обнимает, замерев, практически не дыша. Тор тоже почти не дышит, слушая, как их сердца бьют друг другу в такт, и перед тем, как мальчик он него отпрянет, парень успевает поднести его ладонь к своим губам и коснуться ими костяшек его пальцев.
[indent] – Нии-сан? – вдруг вздрагивает Торкель, осознавая, что именно сказал ему Джей и что именно заставило его слегка занервничать и нехотя отпрянуть, – что это означает?
[indent] Кажется, он знает ответ, хотя японским языком никогда всерьёз не занимался – только слышал речь в видео-играх от японских разработчиков, в которых не было американского озвучивания, только шаткая локализация в виде кривоватых безграмотных субтитров – добрую часть своих дисков и картриджей для консоли он брал с рук и без всякой гарантии, что не покупает мусор из битых чипов. Может, там где-то услышал подобное выражение, и смог даже по смыслу выхватить его значение из пробежавшей в нижней части кинескопа английских субтитров? Но почему-то ему было важнее, чтобы значение этого слова ему сообщил именно Джей – если, конечно, мальчик захочет. Казалось, будто такими мелкими шагами они вдвоём разрушают материю их реальности, ломают четвёртую стену, глядя на каких-то невидимых зрителей их любви в упор, вселяя нервозность и даже страх. И, наверное, не стоит это уточнять – Торкель будет счастлив вместе с Джеем, даже если не получит ответа на свой вопрос.
[indent] – Я тоже очень соскучился, – вторит ему Тор, заглядывая мальчику в глаза в ответ. Музыка звучит и звучит, ощущение прошедшего праздника и преддверия совместного Нового года накатывают, почти наваливаются, и в ноздри вдруг ударяет практически им игнорируемый запах хвои, коим наполнена соседняя от кухни гостиная. Он возвращается в канву реальности, как мелкая петелька затяжки на свитере возвращается обратно вязальным крючком. Джей шуршит пакетом с нарезным хлебом для тостов, Тор же разбивает яйца о край керамической миски и выплёскивает на дно четыре яйца с характерным лопающимся трескучим звуком. Ловко отправляет скорлупки в урну в углу кухни и берёт пакет молока, чтобы добавить немного к яйцам на глаз – он слишком часто готовит и мерные стаканы и ложки ему больше не требуются.
[indent] – Я хочу за тобой поухаживать. Ведь это я предложил тебе позавтракать, – уголком губ скромно улыбается Торкель, а после наклоняется к Джею, чтобы игриво чмокнуть в шею. Так странно – поцелуй получил мальчик, а мурашки по телу пробежали именно у Тора. Джей опускает тосты каждый в свой отсек, щёлкает боковым рычажком и тостер с тихим скрипом поглощает в себя тосты, размеренно загоревшись изнутри алыми накалёнными нитями. Торкель добавляет к омлету немного любимой морской соли и берёт из звякнувшего нутром выдвижного ящика с кухонной утварью венчик, чтобы немного взбить смесь для будущего омлета, но успевает его только окунуть в миску. Джей хочет о чём-то поговорить и звон металла о керамику явно не поспособствует тому, чтобы хорошенько расслышать его речь. Торкель решает поставить на всё ещё горячую после закипевшего молока плитку узкую сковороду, щёлкает переключателем на панели и вдруг замирает, когда Джей произносит странное слово на букву “я”.
[indent] – Да… Знаю, – перед глазами вдруг замелькали жёлто-алые кадры из первой части тарантиновской дилогии “Убить Билла”, в котором якудза демонстрировались настолько ярко и гротескно, что даже в их существование было сложно поверить, однако, Торкель знал, что преступный мир, тем не менее, недооценивать не стоит. Вся его семья – сплочённые золотой лихорадкой преступники, в которой кто-то грабил, а другой молчал, делая вид, что ничего не знал и не видел. Не видел крови, от которой приходилось отмывать это золото, не видел среди самородков зубных коронок, словом, не видел ничего, ведь совсем скоро это золото было переплавлено в слитки, а часть этих слитков вложены в облигации. До кровавых миллиардов Рокфеллеров, конечно, не дотягивает, и всё же – содержание такого дома ни в какое время не стоило дёшево.
[indent] – И где твой клан? Почему ты не с ними? – спрашивает поспешно Торкель, хотя на языке вертелся совсем иной вопрос: “заберут ли однажды они тебя у меня?”. Этот вопрос немо плещется в его беспокойном взгляде и он берёт Джея за руку, пока мелодия в радио доигрывает последние аккорды.
[indent] – Моя семья тоже… Не очень чиста на руку, но никакой клан не основывала. Скорее, наоборот, почти никого не подпускала, храня свои страшные тайны… Здесь. В этом доме, – тихо говорит он, чуть крепче стискивая чужие изящные пальцы. Сковородка за спиной немного раскаляется и пора бы плеснуть туда масла, но Токи внимательно слушает то, что может ещё ему рассказать Джей.

Судя по тому, что говорил Джей, они ощущают этот мир в нынешнюю секунду очень похоже. На костяшках кулака, невольно сжавшегося от подступающей к горлу горьковатой тревоги, оседают мотыльки лёгких поцелуев, и Тору кажется, что внутренности тут же смазали тёплым тягучим мёдом. Спокойствие разливается по конечностям вместе с уверенностью, которая передалась ему от мальчика – у них всё будет хорошо. Он верит, что никто не отнимет у него Джея, как и верит в то, что их общая судьба, наконец-то, по-настоящему у них в руках. Едва занявшийся огонёк страха рассеивается, от него остаётся лишь размеренно пляшущая в воздухе струйка сизого дыма, которая тоже вскоре обещала испариться – Тор облегчённо выдыхает, тут же ужасно краснея от такого чувственного и взрослого жеста; лицо Джея с этого ракурса как будто немного сильнее заостряется, что прибавляет ему возраста, и Торкель понимает, что не может отвести взгляд от мальчика.
[indent] – Годовщина?.. – глуповато моргая, переспрашивает Торкель, и оглядывается на отрывной блок уже изрядно похудевшего календаря – ему нравилось следить за временем, начиная свой новый день с отрыва бумаги и взгляда на сегодняшнее число и лунную фазу – хотя, иногда казалось, будто числа и месяцы повторяются или как будто идут не по порядку, но ощущение несостыковок быстро пропадало. Сейчас же, невзирая на то, что всё в присутствии Джея становилось страннее и страннее, Тор не испытывал от этого дискомфорта, наоборот – внимательно и с интересом вслушивался в дыхание дома и в слова своего парня, совершенно не чувствуя экзистенциального страха собственной ненастоящности. Он настоящий – они оба, и они строят свой собственный настоящий мир.
[indent] – И правда, – улыбается кривовато Тор, – тогда отметим как следует. А этот дом… – он поднимает взгляд к потолку, туда, где недавно ещё свисали брошенные паучьи тенёты, как будто прислушиваясь к чему-то, что могли бы подсказать ему старые скрипучие перекрытия или воющие водопроводные трубы – дом лишь выжидательно дышал.
[indent] – В нём, действительно, спрятано много секретов. Моя семья превратила его в большой шкаф с кучей скелетов, но… – Торкель пожимает плечами, нехотя разрывая замок их с Джеем рук, и разворачивается к плите, занося над сковородой раскрытую ладонь для проверки накала, – нам он вреда не причинит. Он принимает тебя, потому что ты – полон любви. И потому что я люблю тебя.
[indent] Слова, которые, как Торкелю казалось ещё каких-то четыре месяца назад, он никогда бы никому не смог сказать, легко срываются с его губ, но практически сразу тонут в тревожном предупреждении Джея. Тор вскидывает брови, оглядываясь на парня через плечо, и вдруг чувствует фантом острой яркой боли – так жжётся раскалённое масло. Тихо шикает, но почти тут же замолкает – никакой последующей пульсации, так характерной для любых ожогов, которые болят при заживлении даже сильнее, чем в момент самой травмы, Торкель не чувствует, а потому лишь хмурится и согласно кивает на слова Джея, делая огонь плитки немного тише. Масла сразу же не наливает, всё же, опасливо потирая странно вспыхнувшую жжением конечность, и снова обращает всё своё внимание на парня. Когда он смотрит на Джея, отчего-то все переживания из-за возможных странностей уходят на задний план, и Тор принимает это с благодарностью.
[indent] А странностей было навалом, начиная от собственных нелогичных ощущений и заканчивая множеством откликающихся в глубине подсознания фраз, сказанных Ренджи. Ренджи – это означает “Следующая Любовь”... Разве Джей рассказывал? Тогда откуда Торкель это знает? Как и знает то, что в день рождения Ренджи на нём была надета футболка с одноимённым персонажем из аниме – он тогда не спросил, кто это, но потому, что он уже знал ответ на свой вопрос. Показался ли он тогда грубым?
[indent] Лёгкое волнение, но без тени ужаса перед чем-то неизвестным и мрачным, отражается в его собственном взгляде, когда они с Джеем смотрят друг на друга. И этот странный пророческий комментарий о песне – которая как по волшебству очень скоро оборвалась помехами и заспанным кряхтением диджея – и рассказы о параллельных реальностях, всё это смешивается в удивительную фантасмагорию, которой, как ему кажется, Тор может верховодить, собственно, как это может делать и сам Джей. Он не знает, каким именно образом, не знает, не безумие ли это, характерное для фамилии Палмер, но он прижимает ладонь к щеке своего парня, вновь оказываясь ближе в попытке успокоить и вселить в него уверенность – пока они вместе, у них всё будет хорошо.
[indent] – Я не знал своего деда, но старшая тётка рассказывала мне, что перед смертью он был уверен, будто вся его жизнь – это просто сон и совсем скоро он проснётся, – пожимает плечами в знак неуверенности по части достоверности такого цитирования, но тут же кивает, чуть поджимая губы, показывая своё согласие, – иногда мне тоже так кажется.
[indent] Мелькает мысль, что сковорода достаточно остыла и можно начать готовить омлет, но Тор внимательно следит за рассказом Джея, за его эмоциями, мягко смещая ладонью на изгиб бледной красивой шеи. История, которую рассказывает парень, звучит ужасно и болезненно – болезненно настолько, что своим нутром Торкель не может объять эту невероятную боль, как и не может подобрать достойных слов сочувствия, но не без любопытства отмечает, что Джею, действительно, от этого не больно. Он уверяет в своей крепости не для того, чтобы его сенпай не беспокоился, а потому, что беспокоиться, действительно, не о чем. И всё же брови Токи слегка надламываются в знак искреннего соболезнования, а в голову приходит странная, но такая знакомая идея – чувство, будто он уже делал подобное раньше, хотя с того самого лучшего дня рождения на крыше они не прикасались друг к другу столь же интимно.
[indent] – Ты не странный, не для меня. А даже если и странный… То давай будем странными оба, – улыбается Тор, а потом, неожиданно и нехарактерно широко для себя улыбнувшись, оказывается к Джею совсем вплотную и, подняв край своего объёмного и чуть растянутого серого свитера, накрывает им мальчика с головой, прижимая к себе и отчего-то пребывая в уверенности, что на такую игру тот отреагирует с радостью. Или, хотя бы, ощутит уют и заботу, которой Торкель хотел окружить его со всех сторон.
[indent] – У меня чувство, будто я так уже делал… – сильно опустив подбородок, тихо произносит Торкель в оттянутый ворот свитера, где можно было разглядеть чуть всклокоченную макушку Джея. Близость чужого тёплого дыхания поднимает по телу мурашки, отчего хочется даже заурчать, как большому коту, а голову снова наполняю сладкие воспоминания об их самых нежных и близких минутах – в полной изоляции от такого запутанного и ненужного им мира.

Всё случается так естественно, что Торкель даже не успевает подумать о последствиях, или хотя бы вспомнить, что уже однажды произошло, когда они с Джеем смогли коснуться друг друга, минуя преграды в виде одежды. В тот раз Джей проявил такое неожиданное и откровенное рвение в том, чтобы их с Тором отношения перешли на новый, более взрослый и доверительный уровень, что парень не мог отойти от эйфорического полукоматозного состояния ещё несколько дней – даже одноклассники и, как ни странно, одноклассницы заметили, насколько расслабленнее и вальяжнее стал их нелюдимый придурковатый Токи, вечно ходивший по струнке, будто его ждёт расстрел за отклонение от назначенного маршрута. Сам он в себе не заметил серьёзных изменений, если не считать разрозненного внимания и бесконечного попадания в тиски воздушных замков – он уже давно мечтает о том, чтобы съехаться с Джеем или хотя бы ненадолго остаться вместе с ним, взявшись за ведение их маленького быта, но произошедшее как будто добавило больше красок в эти мечты.
[indent] И вот, теперь они исполнились, а Торкель незаметно дрожит, ужасно боясь сделать что-то неправильно и разрушить тонкий момент их единения. Как будто это сон и вот-вот что-то разбудит его, нагло вырывая из этой сладкой безмятежности, которую они с Джеем заслужили. Наконец-то, они вдвоём, только они, и ничто не способно им помешать – даже звон будильника, который, кажется, звенит где-то далеко, будто даже и не в этом мире. Перед глазами на мгновение всё мутится, темнеет, вместо кухонного интерьера выплывает полотно неизвестного ему потолка, но вдруг Тор чувствует обжигающее дыхание на груди, доносящиеся короткими запинками слова из-за ворота его свитера, где только что мелькала очаровательная и самая его любимая макушка, и окружающий мир выравнивается, стены дома крепнут, а всё внимание парня концентрируется на его ощущениях в теле. В его настоящем теле…
[indent] – Джей?.. – зачем-то вопрошает Тор, чувствуя, как губы юноши оставляют короткий нежный поцелуй, и сердце замирает, сбиваясь с ритма – как и замирает весь Токи, отчего-то стремительно заливаясь краской. Чёрт возьми, Джей с ним сотворял и не такие вещи, и во снах ему приходили намного более пошлые образы их возможной неповторимой близости, однако, в реальности здесь и сейчас он краснеет как девственник – хотя, после случившегося, мог ли он считать себя таковым?
[indent] Губы Джея смещаются чуть в сторону и мышцы груди вздрагивают – интересно, заметил ли парень, что те слегка надулись от постоянного тягания железа? Не то что бы ему легко давался набор мышечной массы, но Тор старался, каждый раз после небольшой тренировки оглядывая себя в зеркало, чтобы остаться после этого действа в очередной раз страшно недовольным собой. Ему так хотелось впечатлить Джея, поселить в его груди истому своим внешним видом, а не разочарование или смиренное “и так сойдёт”, нет – в таком трепетном вопросе Торкель не потерпел бы полумер. Оттого его шаг теперь кажется самому себе таким отчаянно смелым – ведь сейчас Джей мог не просто видеть, но чувствовать его тело, обдавать своим дыханием и даже целовать…
[indent] – Ах-х-х, Ренджи… – только и может судорожно промямлить Тор, когда тот целует снова, а потом, пощекотав своим дыханием и прядками волос, касается губами соска. Руки парня легли Торкелю на талию, отчего мурашки, кажется, закололи своими побегами кожу с обратной стороны, и он обнимает Ренджи за плечи поверх своего свитера, легонько прижимая к себе. Он тихонько стонет, хотя стон больше похож на смущённый жалкий скулёж, и Тор прикусывает костяшку сжавшегося кулака одновременно с тем, как его сосок оказывается зажат между зубками Джея. Как же невероятно, он даже не знал, что может быть настолько чувствительным…
[indent] – Как классно… – пыхтит на выдохе он, невольно подавшись бёдрами вперёд, слегка бодая ими пах Джея, как будто в попытке облегчить возбуждённую пульсацию, но от этого как будто становится только хуже – на этот раз с губ Торкеля срывается сдавленный сип.
[indent] – Джей… Помнишь, что ты сделал для меня на мой день рождения?.. – спрашивает скромно он в отворот растянувшегося свитера, а после снимает его, беззвучно прося Ренджи ненадолго прерваться и слегка отстраниться. Шерстяной трикотаж ощутимо проходится по набухшему соску и Токи слегка вздрагивает, как от холода.
[indent] – Можно… Я сделаю для тебя то же самое?..
[indent] Сковорода, должно быть, уже успела немного остыть, омлет только и ждёт, чтобы быть приготовленным, но мальчики никуда не спешат – всё время мира сейчас существует только для них двоих. Осторожно взяв своего парня за предплечья, Торкель прислоняет его поясницей к столешнице рабочей кухонной зоны и прежде, чем продолжить, снова вплотную прижимается к Джею, чтобы украсть у него глубокий и медленный поцелуй.

Отчего-то его голову до последнего не посещают мысли, что это было слишком. Перебор, ведь нельзя так с наскока наваливаться на того, кто и без подобных ситуаций был в состоянии довольно стеснённом – пребывание в гостях и для самого Тора было делом крайне сковывающим и противоречивым, не дававшим сделать глубокий свободный вдох, а потому приходить к кому-то он не очень любил. Как хорошо, что его желания совпадают с его возможностями, ведь обычно его и так никто никуда не звал – тот инцидент со страшилками в отцовском рыбацком домике не в счёт, ведь хозяином пространства для встречи стал по итогу всё равно сам Торкель. Но и там он не прижимал к себе Джея, как одичалый пёс, не тёрся об него, хоть и несколько робко и сбивчиво, не наседал на него с поцелуем, которого для потерянного мальчика могло оказаться слишком много, и громкий пошлый стон Джея совершенно не стопорит Тора, наоборот – подливает масла в огонь его желания. Он даже уже забыл, почему они на кухне и что собирались делать до того, как всё вдруг так неожиданно вышло из-под контроля, и, может, Тор довёл задуманное до логического завершения – выстрелом спермы Джея ему в глотку – но неожиданный голос кита, плавающего в голодном желудке, а после и резкий толчок в грудь прерывают это внезапное безумие. Их губы расстаются со звонким чмоком и Торкель интуитивно прижимает ладонь ко рту, словно пытаясь предотвратить возможное повторение этого поцелуя – и как-то испуганно глядит на своего парня, беспомощно хлопая ресницами.
[indent] – Нет… Джей, не надо, не извиняйся, – постепенно приходя в себя, спотыкаясь на словах, говорит Тор и осторожно подходит ближе, чтобы положить ладонь на плечо Джея и мягко ободряюще сжать. Эрекция болезненно вдавилась в брючный шов, хочется поправить, но Торкель отмахивается от этой зудящей мысли, лишь сокращает расстояние ещё и осторожно приобнимает совсем смутившегося парня.
[indent] – Это я виноват. Пообещал накормить, а сам взялся за такое… Прости, я не должен был давить, – не спеша отнимать чужие ладони от лица, Тор аккуратно целует костяшки, оставляя на этих местах чувство лёгкой щекотки, а потом отходит на пол шага, чтобы поднять с плитки свитер и снова нацепить на себя – когда его голова показывается из вязаного ворота, волосы его поднимаются торчком из-за статического электричества, мелькнувшего мелкими искорками.
[indent] – Давай уже поедим, – он вытаскивает из выдвижного ящика нож для масла и подцепляет оставленную заранее коробочку с маслом, пододвигая к Джею с видом, будто ничего вообще не произошло. Да даже если и произошло, то что в этом такого?
[indent] – В холодильнике красная рыба в вакуумной упаковке, она уже порезана слайсами. Если хочешь масло – смажь каждый тост, если нет – оставь себе столько, сколько захочешь, без него. А я с маслом люблю, – легко рассказывает Торкель, тем не менее, часто моргая и изо всех сил стараясь концентрироваться на готовке. Возбуждение очень нехотя, но отступало.
[indent] – А я пока что сделаю омлет… – бубнит он, плеская в чуть остывшую сковороду масло, а после выливает молочно-яичную смесь, чтобы после быстро дёрнуть ручку другого выдвижного шкафчика, вытащить оттуда лопатку и начать “разбивать” омлет в кремово-жёлтые “облака”.

Мир вокруг как будто бы немного закручивается, а стены дома словно слегка пошатываются, точно полипропиленовые зыбкие декорации – Тор часто-часто моргает, крепко сжимая в немеющих пальцах ручку деревянной лопатки, и чуть заметно качается, как молодой рогоз от порывистого ветра. Он чувствует, словно пальцы его сжимают вовсе не тонкое фактурное дерево лопатки, а чьё-то тонкое красивое запястье, такое живое и горячее – из-за этого в душе поселяется маленькая тёплая сфера, неторопливо, но постепенно ширящаяся, пока мир перед глазами хочет раствориться, а сознание ласково просит ослабить хватку, иначе останутся синяки. Тор шумно роняет лопатку в яичную массу, всё ещё жидковатую и клейко растекающуюся по горячей поверхности сковороды, схватывающуюся на своём ленивом бегу к жестяным краям – надо бы собрать эту кляксу, раскинувшуюся ложноножками в лужице шкворчащего масла назад к центру, но парень лишь продолжает моргать, возвращая своей реальности вещественность, а себе чёткость зрения. Он здесь и сейчас, рядом со своим Джеем, который нуждается в нём – который сгорбился трясущимся маленьким комочком, будто разрываясь между двумя желаниями: подойти как можно ближе и отгородиться. Что парень и делает, инстинктивно прячась за своими длинными волосами.
[indent] У него не было причин жить – Торкель рано усвоил, что он в этом мире никому не нужен и без него ничего качественно не изменится, может, даже напротив, станет немного лучше. Терпеть ледяное безразличие матери и её сестёр с каждым новым прожитым годом, которые Тор никак не отмечал после ухода из его жизни отца, становилось всё тяжелее и появление у него мыслей о том, чтобы больше не мучиться и решить все свои проблемы одним лёгким шагом, оказалось весьма закономерным. Он понятия не имеет, сколько бы так ещё протянул, сколько бы ещё дней рождения не отметил, в глубине души отчаянно желая, чтобы ему хоть кто-нибудь позвонил или написал короткое сообщение, сколько бы ещё перевёл впустую кислорода и загадил бы землю своими шагами, если бы не встретил свою Луну. Своего милого Джея, с которым он отметил день, привыкший прежде проклинать. Хочется нырнуть головой под сильную струю холодной воды, отхлестать себя по щекам, вернуть уже себе нормальное состояние, а не пребывать в беспомощном коматозе, вопя что есть мочи в своей голове, пока тело нехотя разворачивается к Джею, как подвешенная на крюке свиная замороженная туша.
[indent] Они как раз находят в себе силы повернуться и делают это аккурат одновременно. Торкель старательно фокусируется на Джее, который выглядел так, будто собирался обороняться от оравы преступников, но он не боится – делает полшага навстречу, заставляя свои ноги отлипнуть от кухонного напольного кафеля, будто те были прибиты жидкими гвоздями, и, когда мальчик откладывает вымазанный в масле округлый нож, забирает его в свои объятия, цепляясь за него, как за спасательный круг, как за обломок корабля, атакованный и разгромленный пиратами, как за самую важную ценность в своей жизни… Хотя, почему “как”?
[indent] – Я не злюсь, ты что?.. – тихо говорит Торкель, утыкаясь носом в висок Джея, опаляя аккуратную розоватую ушную раковину своим дыханием – лицо пылает и у парня создаётся впечатление, будто у него поднялась температура или сильно обветрилась кожа на трескучем морозе. И откуда он знает? Ведь в Мэне никогда не было никаких морозов, даже “белое Рождество” было в этих краях относительной редкостью. Так отчего же в этих объятиях он вспоминает, как бьются об отвесные скалы изумрудные волны, как киль режет непокорное тело моря, как его обнимают, безмолвно признаваясь в любви?
[indent] – Обними меня? Джей… – просит Торкель и как-то совсем судорожно и тихо выдыхает, коротко клюя губами Джея в румяную косточку скулы. У него не находится слов, чтобы передать, как его Луна ему дорог, и что простой отказ от минета – при условии, что на колени встал бы Тор – и тот якобы девчачий звук не смогут так просто оттолкнуть его. Он не знает истоков этих страхов, но он не считает правильным копаться сейчас нодом в чужом сердце, что так загнанно отплясывало чечётку за тонкой перегородкой грудной клетки. Возбуждение от таких чувств постепенно спадает, хоть всё ещё нехотя – пацанская физиология, скорее, доведёт начатое до конца семязвержением прямо в трусы, чем так просто даст спокойно жить дальше – но Тор не отступает, ощущая, как чувствительность возвращается в его конечности, а тело перестаёт быть его злейшим врагом. Он его ненавидит – своё тщедушное окоченелое тело, которое никак не хотело набирать мышечную массу – но ничем иным он сейчас не может выразить свою любовь к Джею, а язык так и еле ворочается во рту, прилипнув к нёбу.
[indent] – Всё в порядке, я с тобой, – немного заторможенно говорит Тор, судорожно выдыхая – щемящая нежность душит его, стискивая свою махровую кошачью лапу на горле, и парень пытается его прочистить, проглатывая колючий ком – кажется, стало лучше.
[indent] – Я не один из тех идиотов, которые думают головкой, а не головой. Да и к тому же… – он слегка отстраняется, отодвигая с лица Джея занавесь волос и пряча смолянистые чёрные прядки за ухо, – это именно ты должен был получить много удовольствия. И если ты не хочешь, то я остановлюсь – я считаю, в этом всём нет смысла, если оба не кайфуют от процесса.
[indent] Торкель влюблённо глядит в большие влажные глаза, чёрные, как сама ночь, и тянется, чтобы ласково поцеловать Джея в уголок губ, но замирает, почувствовав вдруг запах, которого витать в воздухе кухни не должно – иначе Далия жестоко отчитывала его и лупила по рукам линейкой.
[indent] – Ох чёрт!.. – шипит парень, подлетая к сковороде и торопливо переворачивая омлетное “облако” на горячей поверхности, чтобы проверить масштаб ущерба. Вместо того, чтобы быть равномерно золотистым, омлет получился глубоко коричневым с первым намёком на черноту – Тор грустно вздыхает и отодвигает сковороду с плиты.
[indent] – Прости меня. Я так хотел впечатлить тебя, чтобы эти каникулы стали идеальными, а в итоге всё запорол с самого начала… – невесело усмехается он, покачав патлатой головой и уперевшись руками по обе стороны от печки.